Просчёт финикийцев

Но рано или поздно, по закону бытия, найдется правильный «другой». Не обязательно хороший, достойный и заслуживший. Просто парень, который впишется в представления Карлы о крышке и кастрюле. Отвечающий на неведомые нужды ее заточенной в строгий футляр отчуждения души. Сумевший взломать шифры, к которым я не подобрал ключ. Способный растопить вековую мерзлоту, расколоть пуленепробиваемое стекло и вызвать искреннюю улыбку на этих цинично изогнутых губах. Он будет непохож на меня. Я вообще к этому всему больше не имею отношения, она наверняка уже забыла, как меня звали. И все же, глядя ночи напролет в хаотично разбросанные по небу звезды, я думал о Карле.

После обеда Ауад надолго завис в рубке и вернулся хмурым.

— Давление падает, — сказал он, — сюда идет чертов циклон. Придется вернуться на берег.

Я изо всех сил старался не закричать от радости. Пусть меня давно уже не мутило, пусть не было ничего романтичней незапланированного морского перехода, я хотел на сушу так же сильно, как и в первый вечер.

— Чертова береговая охрана, — вспомнил Ауад, становясь еще мрачнее, — прицепились к этим просроченным сигнальным ракетам. Какого хрена они знали, где именно нас искать?

Он посмотрел на меня, я посмотрел на него.

— Что ты раскопал для той бабы?

— Только координаты, давно уже не актуальные, и несколько паспортных имен.

— Это хреново, парень. Беда даже не в том, что какая-то красотка на меня охотится, я против красоток ничего не имею. Беда в том, что она может кому-то что-то рассказать.

Суффеты боялись огласки, Ауад боялся огласки. «Это эпидемия», — подумал я.

— Нам надо поспешить, лучше всего закончить с этим сегодня.

Он позвал Хасана, и вдвоем они принялись настраивать паруса.

— Сколько раз тебя пытались убить? — спросил я два часа спустя, когда мы шли к берегу, поймав косой бодрый ветер и оставляя за кормой пенный след. От этой скорости, свежего ветра и брызг в лицо, а особенно от перспективы вскоре оказаться на суше, у меня улучшилось настроение. Иначе я ни за что на свете не решился бы задать настолько бестактный вопрос. Но Ауад не смутился.

— Раз пять точно, — сказал он с достоинством, — я не сразу понял эту фишку с информационным полем. Когда сидишь тихо, тебя почти невозможно найти. Людей и вещей, о которых никто ничего нигде не писал, считай, что и не существует вовсе.

Я вспомнил, что не понимаю до конца, каким образом Карла нашла меня в Джерси. Неужели виноват Рэдмонтон, Джей и его родственники? Впрочем, виноват я сам. Надо было продолжать сидеть тихо.

— В России они меня почти грохнули, — сказал Ауад, — один скучающий старичок оказался чертовым писателем и включил меня в свою нетленку. Я конечно не сразу догадался, что это суффеты, думал просто шпана местная, как обычно, делит человечество на своих с чужими. Мне вообще размышлять было некогда, пришлось бросить все и бежать так быстро, как только я мог.

Он покачал головой и усмехнулся.

— И в буквальном смысле тоже...

Москва

декабрь 1996

Снег был рыхлый, подтаявший. Каждый шаг оставлял в нем глубокие хлюпающие следы, похожие на глаза плаксивой девицы. Слишком много информации, слишком широкая полоса, слишком многие что-то знали. Впрочем, их было всего трое, а это уже давало хоть эфемерный, но шанс.

Ауад ни за что на свете не оказался бы в этом убогом полуподвальном клубе с пьяным диджеем и дрянной акустикой, если бы репортер из мелкой газеты, чье имя забылось, не успев прозвучать, не назначил встречу именно здесь.

— Все будет пучком, расслабься, — сказал тот, пряча пачку стодолларовых банкнот во внутренний карман куртки, — девочку найди, потанцуй, они здесь сговорчивые...

— Когда выйдет номер? — спросил Ауад.

Ему было не до девочек. Тела разной степени привлекательности, лениво танцующие в свете цветных ламп, казались лишь препятствием на пути. Ауад чувствовал смутную тревогу, спасительный укол интуиции, который он уже научился отличать от прочих сигналов внешнего мира.

—Завтра утром, — сказал сочинитель грошовых новостей, — все, кого это может интересовать, узнают о твоей трагической гибели.

Ауад кивнул и направился к выходу. Теперь нужно позаботиться о том, чтобы собственная информационная смерть, дающая реальную свободу, осталась лишь на газетных страницах.

Когда двери в предбанник оказались совсем близко, а в душном полутемном зале повеяло сладкой свежестью морозного вечера, дорогу ему преградил некто высокий и квадратный, как московская новостройка. Ауад попытался уйти в сторону, но понял, что за спиной его пасут еще двое.

—Выйдем, — кивнул высокий, — побазарим на воздухе.

Разговор свелся к короткому удару в шею и довершающему пинку ногой под колено. Притоптанный липкий снег ринулся навстречу, окрашиваясь пятнами крови. Понять бы, кто они, от кого, и за что... Ведь даже в Бейруте почти со всеми можно было договориться.

— Чурка сраный, — сказал высокий, с удовольствием поддав ему под ребра носком ботинка, — будешь держаться подальше от моей девушки!

— Какой девушки? — спросил Ауад, прикрывая голову руками и сглатывая соленую теплую кровь.

Двое сзади хрипло захихикали.