Просчёт финикийцев

Когда перестаешь заботиться о времени и месте под солнцем, приходят истинные желания, верные мысли и реальный опыт. Не эти миллион раз перепетые киношные сюжеты, в которые мы прячемся от безнадеги, а настоящая жизнь, свободная от спешки и суеты, от стыда за собственные поступки или намерения, от зависти, сожалений и лжи. Бессмертие, кроме собственно бессмертия, дает огромную свободу.

— Ну, не знаю...

— Правильно! Озмилькар и второй, как его там, сами будучи бессмертными, заботятся о том, чтобы ты ничего не знал. Чтобы лебезил перед начальством, в надежде на прибавку к зарплате. Стеснялся позвать в постель симпатичную девушку. Набивал себе шишки в попытках разобраться, что к чему. А когда настанет время уходить, все твои знания предсказуемо обнулятся, чтобы шишки набивали другие. И так из поколения в поколение, во славу вечного воспроизведения материи и преумножения мирового порядка... Пойми, парень, суффеты отработали свое, их давно пора списать на свалку!

— И замутить глобальную революцию во главе с команданте Мансури?

Ауад фыркнул, но было заметно, что эпитет ему льстит.

— Просто вернуть то, что полагалось нам и так.

— Свободу, равенство, братство?

— И вечную жизнь.

Хасан бросил нам с палубы по банке пива. Солнце бессовестно жгло мой лоб, грудь и плечи, а соль разъедала губы и норовила попасть в глаза. Какое, к чертям, бессмертие, если человеческое тело едва ли приспособлено даже к теплому средиземноморскому климату? И сколько неудачников приняли мучительную смерть от жажды и перегрева в этих водах, давших жизнь цивилизациям древности...

— Все, что требуется от тебя — прочесть полторы сотни знаков никому не доступного шифра. Вовсе не высокая плата за уникальные знания и мое гостеприимство.

— И тогда все люди станут бессмертными?

— Для начала только я один. Этого достаточно, чтобы пнуть под зад суффетов.

— Так вот почему они хотят тебя убить.

— Им нужна одна необычная золотая монета. Она могла проваляться под землей еще уйму времени либо вообще никогда нигде не всплыть. Или ее нашел бы кто-то другой, менее везучий. Но они не могут найти и изъять из этого мира объект, про который никто не знает, где он находится.

— Но ты знаешь.

— Меня прикрывает Астарта, кем бы она ни была.

Ауад допил пиво, покрутил в руке банку, раздумывая, стоит ли вернуть ее на борт или отпустить в свободный дрейф.

— Понимаешь, почему мы с тобой должны держаться вместе? У меня есть монета. Ты знаешь ключ. Мы оба для них как гвоздь в заднице. Если мы не уничтожим их, они уничтожат нас.

— Логично, — согласился я.

Но была еще Карла Валетта.

За неделю я освоился на яхте, запомнил, что где находится и как работает. Научился вовремя пригибаться, чтобы не получить по затылку поперечной мачтой, которая, как выяснилось, называется «гик». Мне даже доводилось оставаться «на вахте», бодрствовать до рассвета, пока двое ливанцев храпели в каютах, убаюканные ночной прохладой и покачиванием спокойного моря.

Было здорово лежать на теплом деревянном настиле и рассматривать звезды, выискивая тайную закономерность в их яркости, расположении и времени появления на небосклоне. Многие предавались этому незатейливому развлечению с начала времен. Лишь я один знал точно, что никакого шифра нет, что звезды легли на небосклон случайно, и ничего не значат ни в моей судьбе, ни в чьей-либо чужой.

Мелкие волны плескались о корму, гулкая тишина веяла влагой, пустотой и надеждами. Я думал о Карле, прекрасно понимая, что скорее всего не встречу ее снова. Она осталась одна у бетонной пристани, чтобы всматриваться горизонт, ожидая вовсе не моего возвращения. Словно финикийский купец, я ушел в море заключать сделки, строить колонии и спасать нецивилизованный мир от самого себя. Мои шансы вернуться ничтожны, как и шансы, что она обрадуется мне. И все же мысли о ней были моей единственной связью с берегом, огоньком свечи в окне маяка, ключом пресной воды, по просчету мироздания оказавшимся на дне океана.

Мое место вскоре будет занято. Найдется другой парень, от которого Карле будет что-то нужно, и с которым она станет проводить дни и недели. В Париже я насмотрелся на этих «других». Они возникали вокруг нее, как голуби вокруг человека с булкой в руке, наивно полагая, что тот собирается бросать крошки. Карла не давала ни малейшего повода, никогда не кормила голубей. Они заглядывали в глаза, улыбались широко и настойчиво, подносили зажигалки, предлагали подвезти и угостить бокалом вина, рассказывали о своей жизни и работе, хотя она не задавала вопросов. Стоило мне отойти в сортир в каком-нибудь кафе, как возле нашего столика материализовался очередной красавец, к которому Карла была все так же стойко и последовательно равнодушна.