Пророки

Просто жутко делалось от такого простора. Аж в груди теснило. Пуа смотрела, как ныряют в лежавшее перед ней ослепительное море птицы и думала о том, как сама день за днем гнула тут спину и стирала колени, трудясь в поте лица под безветренным небом. Теперь же ей предстояло пересечь поле и ступить в лежавшие за ним опасные земли. А все для того, чтобы сорвать очень нужное растение, выросшее в неподходящем месте.

Танцующей походкой Пуа двинулась вперед. Надо же, раньше она и не задумывалась никогда, какой уязвимой становится в поле. Кругом все белое и мягкое, а она-то черная — легко заметить, легко поймать. Ни за что бы она не явилась на зов, если б не Самуэль. Подумаешь, у каждого свои шрамы есть, что тут особенного. Но глаза его так манили, не могла она допустить, чтобы дверца захлопнулась навсегда. И Мэгги разочаровывать не хотелось. Только потому она и пришла.

Кусты доходили ей до самых плеч. Только ее народу было известно, что у хлопка есть запах. Не едкий, не удушливый, а чуть сладкий, как пропетая вполголоса песня. Сам мягче пуха, а так и норовит исколоть в кровь пальцы.

Пуа дошла до южного края поля, где кусты хлопчатника сменялись зарослями высокой травы. Теперь, окруженная бледно-зеленым и темно-желтым, она не так бросалась в глаза, а все равно казалось, будто со всех сторон на нее смотрят. Нечасто она заходила в эти места. Случалось иногда собирать тут хлопок, но в основном сюда посылали пожилых. Тут, возле хижин надсмотрщиков, они и выполняли свою работу — нет, не свою, по доброй воле они ни за что бы за нее не взялись, — посылали сюда именно их, потому что за прожитые годы они выучили уже, что пытаться сбежать нет смысла. Да и не вышло бы у них с такими-то старыми натруженными ногами.

Сколько тут хижин? С десяток, может, чуть больше. И все такие же ветхие, как у наших, разве только размером немного побольше. Некоторые скособочились, будто их пьяные строили. И все стоят рядком, а куда этот ряд ведет, никто и не знает. Может, к забытому морю или лесу, где покоятся останки тех, кого убили, чтобы заполучить эту плантацию.

Пуа вышла из зарослей травы и ступила на утоптанную десятками ног тропинку, что обозначала границу между плантацией и хижинами. «Вот где они это чувствуют», — подумала она. Отдаляются от дел рук своих. Забывают про ими же сотворенный — в чем никогда себе не признаются — ужас. Ужас, который однажды — через много лет после ее собственной смерти — станет погибелью и им самим.

Ей повезло. Взрослые, видно, ушли в церковь, или спали, или прятались по углам от ополчившегося против них солнца. Возле хижин остались лишь дети. Те, что постарше, приглядывали за малышами. И все они смотрели на нее со смесью любопытства и презрения. И да, они хмурились, но руки в кулаки не сжимали. А это означало, что немного времени у нее есть. К тому моменту как они вспомнят, кто они такие, она уже успеет сделать то, зачем пришла.

Приподняв подол платья, Пуа направилась к ближайшей хижине, у стены которой, как и говорила Мэгги, рос кустик окопника. Ох, и до чего же красивый! Листья и стебли темно-зеленые, а цветы похожи на крошечные лиловые колокольчики. Дети бросили игру и попрыгали с крыльца вниз поглядеть, что это она такое задумала.

— Беатрис, тут черномазая! Разве черномазым сюда можно? — сказал самый маленький мальчик, откидывая золотистые локоны с чумазого лица.

— Нет, нельзя! — ответила Беатрис, девочка лет четырнадцати.

Мальчик держался близко к ней, и Пуа решила, что это его старшая сестра.

— Прошу прощения, мисси и масса, — глядя себе под ноги, затараторила она. — Масса Пол послал меня сюда за цветами. У мисси Рут живот болит, а эта трава боль снимает.

Беатрис окинула Пуа взглядом с ног до головы.

— А ты вообще кто?

— Пуа, мэм.

— Что это за имя такое?

— Не знаю, мисси. Меня так масса Пол назвал.

— Не давай ей рвать цветочки! — выкрикнул малыш. — Они наши!

— Тихо, Майкл. Ничего она тут не сорвет, — сдвинула брови Беатрис.

До чего же Пуа хотелось схватить эту Беатрис за платье, сжать кулак и треснуть ей промеж глаз. Она даже правую ногу назад отставила для лучшего упора и тут же опомнилась.

— Как скажете, мисси, могу и уйти. Передам массе Полу, что вы не разрешили. Большое спасибо, мэм.

Она сделала вид, будто собирается повернуть назад.

— Погоди! — окликнула Беатрис.

Пуа обернулась.

— Да, мэм?

Беатрис вздохнула. Глянула на Майкла, потом на кустик окопника.

— Ладно уж, ступай сорви сколько нужно. Да побыстрее!

Сделав над собой усилие, Пуа поклонилась и бросилась к кустику. Сорвала охапку цветов и сунула ее в тючок из листьев слоновьего уха. Затем встала и направилась к краю поля.

— Эй, научишь и меня такие сумочки делать? — крикнула ей вслед Беатрис.

— Да, мэм, — закивала Пуа, обернувшись.

Но ответили так лишь ее губы. А напряженная спина, расправленные плечи и крепко сжатые зубы хором грянули: «Ни за что!»

Пуа нырнула в заросли хлопка.

— За что ты ненавидишь мужчин? — спросила Тетушка Би, приблизившись к Саре.