Проповедник

Запах незнакомца стал к этому времени уже хорошо знакомым. Не отвратительным. Не таким, как ей представлялось, должно пахнуть зло. Запах был свежим, полным обещаний лета и тепла. Казался отчетливее по контрасту с темным, влажным, постоянно попадавшим ей в ноздри запахом, который обволакивал ее, словно одеялом, постепенно подбираясь к последним остаткам того, кем она была перед тем, как попала сюда. Поэтому, когда приближался незнакомец, она жадно впитывала аромат тепла. Это стоило того: пережить зло, чтобы на мгновение вдохнуть запах жизни, продолжавшейся там, наверху, своим чередом. Вместе с тем он пробуждал глухое чувство тоски. Она стала уже не той, какой была когда-то, и тосковала по человеку, которым больше никогда не станет. Болезненное прощание, но необходимое, чтобы выжить.

Впрочем, больше всего ее терзала мысль о малышке. На протяжении всей коротенькой жизни дочки она винила ее в том, что та родилась, но сейчас, в последний момент, она поняла, что дочка была даром. Воспоминание о ее мягких ручках вокруг шеи или больших глазах, жадно смотревших на нее в поисках чего-то, что она не могла ей дать, преследовало ее в цветных снах. Она видела ее перед собой в мельчайших деталях. Видела каждую малюсенькую веснушку, каждый волосок, маленький завиток на затылке, расположенный точно в том же месте, что у нее самой. Она раз за разом давала себе и Богу обещание, что, если ей удастся вырваться из этой тюрьмы, она компенсирует малышке каждую секунду, когда той отказывали в материнской любви. Если…

– В таком виде ты не пойдешь!

– Это не твое дело, в чем захочу, в том и пойду.

Мелани злобно уставилась на отца, который уставился в ответ. Предмет ссоры был хорошо знаком: сколько чего на ней надето или, скорее, не надето.

Конечно, ткани в выбранной ею одежде было не много – этого Мелани не могла не признать, но она считала свои вещи красивыми, да и подруги одеваются так же. Ей уже семнадцать, она не ребенок и может сама решать, в чем ходить. Она презрительно изучала отца, который от шеи вверх приобрел от злости красноватый оттенок. Черт возьми, как противны эти опустившиеся старики! Глянцевитые адидасовские шорты вышли из моды еще пятнадцать лет назад, а пятнистая рубашка с короткими рукавами не подходит к шортам. Из-за приобретенного в результате злоупотребления чипсами перед телевизором живота несколько пуговиц вот-вот оторвутся, и общую картину довершают жуткие купальные тапочки из пластика на ногах. Она стыдилась с ним показываться и ненавидела необходимость торчать все лето в этом проклятом кемпинге.

Будучи маленькой, Мелани очень любила отпуски в кемпинге. Там всегда была масса детей, с которыми она играла, и они могли купаться и свободно бегать между кемперами. А теперь друзья остались дома, в Йончёпинге, и самое ужасное заключалось в том, что ей пришлось уехать от Тоббе. Теперь, когда она не может держать все под контролем, он наверняка спутается с этой проклятой Мадде, которая постоянно липнет к нему, как пластырь, и Мелани торжественно поклялась, что в таком случае возненавидит родителей на всю оставшуюся жизнь.