Пролог

боли, не сон это, нет, увы, не сон. Оглянулся на речку, вновь мирно катившую

прохладные воды мимо, равнодушно шелестели прибрежные кусты. Ночная темень

перестала быть такой непроглядной, окружающее приобрело форму и цвет. Только

вот ночные звуки стихли. Тишина воцарилась такая, что слышно, как стучит в ушах

132

Е.П.Булучевская Книга 1. Мир Меняющие.

пульс, настойчивый и перепуганный – тук, тук, тук. Зеленый змий, покачиваясь от

течения, стоял в воде, укладывая огромные кожистые крылья поудобнее. Повернул

рогатую голову и нахамил:

- Че зыркаешь, не видал будто ни разу? В каждой твоей бутылке, на дне каждого

стакана я тебя приветствовал. Только ты тогда-то важный был – где уж какую-то

малюсенькую козявку разглядеть – мошкой меня считал, выплескивал и материл

подавальщиц – чтобы в чистой посуде тебе несли. А, не помнишь? Ну да, ну да, а и

пьян бывал, так и глох еще на оба уха – а я тебе шептал, остановиться предлагал. Ну

да, ну да – где уж, нам. Не помнишь, чай, как музыкантов в кабаке уговаривал

погромче валять? Эх, покочевряжился ты на своем веку… Пора и честь знать. Пора

тебе, пьянь ты моя.

Джур сидел, до боли выпучив так некстати прозревшие глаза. Застрявшие в глотке

слова пытались продраться сквозь пересохшие колодцы гланд, просочиться и быть

услышанными. Эту зеленую летающую погань он бы предпочел видеть своими

прежними подслеповатыми глазами, а лучше – и вовсе не видеть, согласен на

Буровники, на Фиговники – на все, что угодно – только не быть здесь сейчас. В

горле пискнуло, Джур почувствовал, что сидит в холодной луже, обмочившись от

этого страшного напряжения и, словно прорвав плотину, слова полились потоком:

- Да за что же, за что же? Ничего не делал, не виноват я, ни один весовщик не

придерется – крови не проливал, чужого не брал. Ну, слаб я, батенька, слаб,

господин, да что же это грех – трудовому человеку пойти после тяжкого рабочего

дня горло промочить?

- Ну да, ну да, скучал ты все, развлечься пытался, понимаааем. Выкинул, можно

сказать, жизнь свою в яму, или вылил ее в стакан, чтоб повеселее, видать, было. За

то, что был уныл, что смысла в своей жизни не нашел, приговариваешься к яме со

змеями. Твою лень, безделье привлекли внимание моего господина. Он договорился

про тебя с семеркой – им ты более не нужен. И уши твои им тоже ни к чему. Так что

– вставай, время вышло.

- Не убивайте меня, какая такая яма, не пойду никуда, вот хоть ты со мной что

сделай!!!

Прокричал все это, срываясь на визг, и замолк, осмыслив, что только ляпнул. Вот же

133

Е.П.Булучевская Книга 1. Мир Меняющие.

надо было сказануть такое. Но глаз не опускал, сидел, также вытаращив глаза на

дракона.

- Я бы рад тебя отпустить, но, не могу, никак не могу. Да и отпускать тебя мне не

зачем. Кто ты мне, зачем ты мне, чтобы я тебя миловал. И не таких в оборот брали

Зверь сел, на передние когтистые лапы умостил рогатую голову, прижмурил глазищи

– ни дать, ни взять собака подле доброго хозяина – рожа довольнющая, хитрая, вот

сейчас заулыбается во всю зубастую пасть, да только от улыбки той кровь застынет в

жилах и уши сами отвалятся. Краток век человеческий и пути с драконьими

дорожками обычно не пересекаются. Те, чьи пересеклись — они больше

помалкивают о таких встречах – их либо в живых нет, либо они в таких местах, что

завидуют мертвым. Дракон затаил дыхание, сделавшись похожим на одну из тех

диковинных статуй, на дворцовой площади в Блангорре, которые установил один из

Примов в честь победы Семерки над Хроном и изгнанием его тварей с лица Зории.

Потом – ррраз и вот он уже рядом, рассыпался на этих мелких зеленых дракончиков,

мерзких, пищащих и поскрипывающих, перекрикивающихся на своем, только им

понятном языке. Они бегали вокруг Джура, приближали острые морды к нему,

пугали выпяченными языками, из пастей несло мертвечиной. Побегали, побегали,

невидимыми сетями опутав, поволокли в яму, которая нашлась неподалеку. Кто-то из

них отделил уши своими маленькими, остро отточенными коготками, под которыми

темнела вековая грязь – багровая, жирная. Один из них схватил отрезанную плоть и

проглотил в одно мгновение – одобрительно проскрипев что-то, мол, давай еще.

Добрались до темного провала, сбросили вниз – пахло там сыростью, тиной,

могильным холодом. Корни рядом растущих деревьев, переплетаясь, не давали

стенкам обрушить всю массу почвы вниз, держа ее крепко-крепко. Лишь сухие

комья почвы выкрошились, потревоженные, и посыпались вниз, падая на голову, за

шиворот, пачкая лицо, марая руки и обдавая сыро-почвенным запахом в тот момент,

когда летел на дно. Джур упал и крепко зажмурился, стараясь плотно обнять голову

скрещенными руками, зажимая кровоточащие остатки ушей, чтобы не слышать

своего же вопля, мыча от невыносимой боли. Боль удерживала сознание на

поверхности. И тут внезапно опять все прекратилось – исчезли дракончики, утихла