Прокурор

— У нас и ульи имеются, — вдруг ни с того ни с сего похвастался Крутояров. — Балуем отдыхающих медком. Особенно детишки любят. Скажу вам, мед с цвета акации — самый лучший. Пробовал я гречишный, липовый, знаменитый башкирский. А наш ни на какой не променяю. Врачи говорят целебный. И не засахаривается долго. — Он нежно погладил шершавый ствол. Чудо-дерево! У нас ведь плохо приживается всякая растительность. Солончаки, песок, сушь. Да и ветра постоянно. А акация живет. И как! Пятнадцать лет назад посадили, смотрите, как вымахали!

— Вы, значит, давно работаете в доме отдыха? — обрадовалась Баринова: ей нужен был человек, хорошо знающий фабрику и людей.

— Я же говорю, пятнадцатый год. А на фабрике, считайте, с самого основания. Поначалу артель была. Инвалиды. — Крутояров откашлялся. — Я возглавлял. Тогда тут, — он обвел рукой вокруг, — голый песок был. В палатках отдыхали. За саженцами акаций в саму Одессу ездил.

— В Одессу? — удивилась Флора.

— А что? В России акацию начали сажать впервые в Одессе. Еще в прошлом веке. Из Одессы она и пошла повсюду. Вы, наверное, не помните, маленькая были, оперетту даже написали «Белая акация». Про Одессу…

— Знаю, — кивнула девушка.

— Затем осели здесь обстоятельно, — продолжал Гаврила Ионович. Фабрика росла, и дом отдыха благоустраивался. Я за виноградник взялся. Потом корпус фундаментальный поставили…

— А коттеджи?

— Это уже при Зарембе, — ответил Крутояров. И, как показалось Бариновои, вздохнул. Они уперлись в забор и повернули обратно. — С оформлением нам Герман Васильевич очень помог. Натура у него такая — чтоб все красиво было. Занятно, не правда ли?

Он показал на избушку на курьих ножках, на высоченного фанерного Гулливера, на Конька-Горбунка, взвившегося на дыбы.

— Изобретательно, — кивнула девушка. — Я вижу, ваш главный художник интересный человек…

— Еще бы! А биография — прямо книгу писать. Фронтовик, мальчишкой орден получил в Великую Отечественную.

— Слышала. А за что?

— Герой! — с жаром рассказывал Крутояров. — Послушайте, какая история. Может, пригодится… Герман Васильевич сам с Белоруссии. Был под немцем в оккупации. И вот однажды в их деревню ворвались фашисты. Перед этим партизаны напали на их часть, положили многих, взорвали склад с оружием. Немцы и вовсе озверели. Согнали всех женщин, стариков и детей в амбар. Их главный и говорит: если не скажете, где партизанская база, всех спалим. Дал на размышление два часа. А для устрашения стали амбар соломой обкладывать… Боржанскому было тогда годков тринадцать. Шустрый, юркий. Нашел под стеной лазейку, проскользнул в нее. Ну и ползком, меж камней. Потом как задал стрекача! Фашисты стреляли вдогонку, но не попали. А он к партизанам. Их база недалеко была. Поднял их. Те на коней и в деревню. Еле успели. Изверги уже поджигать амбар собрались. Завязался бой. Отбили жителей… За это и представили Германа Васильевича к награде. Аж в Москву летал за орденом. Вручал сам Михаил Иванович Калинин…

— Надо это непременно использовать в передаче! Эх, записную книжку в доме оставила! — сокрушалась Баринова. — Но ничего, я запомню.

— О нем в южноморской газете статья была. Пионеры приглашают к себе в День Советской Армии и Девятого мая… А сам скромный, простой. Если приезжает сюда, в общем корпусе располагается… И способного человека, умельца, заметит и определит на подходящее место…

— А много на фабрике таких?

— Есть. — Гаврила Ионович на секунду задумался. — Да хотя бы Тарас Зозуля. Слышали про него? Золотые руки! Лучший мастер в СЭЦ. Правда… Крутояров вдруг замялся, вздохнул. И не договорил.

К ним подбежала Оля, та самая розовощекая девушка, что обслуживала Баринову в самоварной комнате.

— Гаврила Ионыч, пробу надо снимать!

— Иду, милая, иду. — Он извинительно улыбнулся Бариновой. — Такой уж порядок — сам пробую.

И прыгающей походкой поспешил к жилому корпусу.

До завтрака Флора успела занести в блокнот сведения, услышанные от Крутоярова.

В столовой было по-домашнему уютно. Подали оладьи с душистым медом, рисовую кашу на молоке и какао. Все сытно и вкусно. Крутояров ходил между столиками и спрашивал, кому добавки. Но желающих не было: порции на убой.

«Да, обстановка здесь прямо-таки семейная, — отметила про себя Баринова. — А Гаврила Ионович — душа отдыхающих».

В девять за представителем областного телевидения пришла машина фургончик «Москвич». Баринова прихватила блокнот, повесила через плечо портативный магнитофон и, когда села в машину, спросила у незнакомого Шофера:

— А где Витюня?

— Повез какого-то москвича в аэропорт, — ответил водитель.

— А-а, — протянула девушка разочарованно.

И эта ее разочарованность не осталась незамеченной.

— А я что, не нравлюсь? — осклабился шофер, выезжая за ворота дома отдыха.

— Почему же, — поспешно ответила Флора. — Просто я хотела побеседовать с ним. Думаю рассказать о нем в передаче…

— О Витюне? — изумился водитель. — Надо же, без году неделя — и уже…

Берестов явно чем-то не нравился водителю фургончика. Однако Флора интересоваться не стала — ей-то что? Но шофер выложил все сам.