Прокурор

— Он ведь до того, как сесть на директорскую «Волгу», крутил вот эту баранку, — ударил шофер по рулю. — Его бы вообще надо с фабрики по шеям. Понимаете, вез из дома отдыха виноград для фабричной столовой. У нас ведь виноград бесплатно. А он, ваш Витюня, за бутылку коньяка кому-то из больницы целый ящик отдал. За бутылку совесть свою продал! — возмущался шофер.

— Это, конечно, нехорошо, — согласилась Баринова, огорчившись, что тот самый Виктор, который ей вчера так понравился, совершил позорную сделку.

— Ничего, — продолжал шофер, — у нас не больно хапнешь. Врезали ему, как надо…

«Москвич» быстро мчался по шоссе, обгоняя машины.

— А почему же его на «Волгу» посадили? — покачав головой, спросила Баринова.

— Так он после «разговора по душам» не то что быстро ездить, еле ходить мог, — со злорадством откликнулся водитель. — Гаишники на фабрике были, ставили Витюню в пример. У нас ведь месячник безопасности движения.

— Знаю, — кивнула Флора.

— Начальник ГАИ, не зная, в чем дело, взял да и похвалил Берестова: ездит, мол, по всем правилам, не нарушает, не гоняет, как некоторые. Вот после этого Фадей Борисович и взял его на свою «Волгу», потому что не любит шустрых шоферов.

«Еще одна маленькая тайна Зарембы», — отметила про себя Баринова.

— Спрашивается, где же справедливость? — с обидой посмотрел на пассажирку шофер.

Флора улыбнулась в ответ:

— Трудный вопрос. Слишком философский…

По приезде на фабрику Баринова прежде всего заглянула к директору, чтобы поблагодарить за то, как здорово устроили ее в «Зеленом береге».

— Значит, обстановка навевает творческие мысли? — спросил довольный Заремба. — Я рад. С чего думаете начать сегодня? Может, пройдемся по цехам?

— Очень прошу, Фадей Борисович, только не беспокойтесь! Я сама. Не обращайте на меня внимания, — попросила Флора. — Иначе люди не раскроются…

— Как считаете нужным, — расплылся в улыбке Заремба.

Флора вышла во двор фабрики и спросила у первого встреченного рабочего, где находится СЭЦ. Тот показал на здание в углу двора. Проходя тенистым коридором виноградника, она увидела впереди Боржанского.

— Герман Васильевич! — обрадованно крикнула девушка.

Главный художник оглянулся, подождал ее и приветливо поздоровался, предварительно вынув изо рта свою неизменную трубку. Как и вчера, в кабинете директора, она не горела.

— Вы очень заняты? — спросила журналистка.

Боржанский взял чубук в зубы и ответил нечто нечленораздельное.

— Буквально на несколько слов, — умоляюще посмотрела на него Флора.

Главный художник молча указал на скамейку. Они сели. Баринова быстро подключила миниатюрный микрофон к магнитофону, щелкнула клавишей переключения.

— Зачем, — укоризненно покачал головой Боржанский. — Я же не какой-нибудь знаменитый актер или выдающийся спортсмен.

— Ничего, ничего, — успокоила его Баринова, — не обращайте внимания. Это поможет нам в подготовке передачи.

Боржанский хмыкнул, пожал плечами: ладно, мол, если так надо…

— Расскажите о вашей работе, — попросила Баринова.

— В двух словах? — усмехнулся главный художник.

— Ну, как вы понимаете свое место в производстве? — уточнила Баринова.

Боржанский на секунду задумался.

— По-моему, сувениры — штука не простая, — сказал он. — Это воспитание и, если хотите, даже социальная политика. Возьмите борьбу с пьянством и курением. Ведется повсюду. А я буквально на днях видел сувенирную сигаретницу в виде бутылки коньяка! Это же реклама тому и другому. Или, например, кое-где выпускают зажигалку-пистолет. Такая вещица привлечет скорее всего подростка, а раз он купит зажигалку, то почему бы ему не купить и сигареты? А там… Вы меня поняли?

— Разумеется… Ну а в смысле эстетическом, каково ваше кредо?

— Бой с пошлостью, — просто ответил Боржанский. — Когда я вижу в каком-нибудь доме винный бочонок с кружками в псевдогуцульском духе, мне жалко хозяев. Если встречаю даму внушительных размеров, запакованную в белые джинсы, мне смешно. А вот огромный безвкусный письменный прибор из малахита на письменном столе — это уже не смешно. Это расточительство! Малахит — слишком нежный, слишком живой материал, чтобы его так бесстыдно и никчемно портить. Запасы малахита почти иссякли…

— Я читала, создали искусственный, — заметила Баринова.

— Пока только опытные образцы, — парировал Боржанский. — Но дело в другом. Я хочу сказать, мещанство — оно тоже видоизменяется. Теперь не вешают ковров с лебедями и русалками, не ставят на этажерку мраморных слоников…

— Понимаю вас, — кивнула Баринова.

— Я ведь недаром начал с подделок под гуцульщину, — продолжал главный художник. — Помнится, попал я после войны в Прикарпатье, на знаменитую Косовскую ярмарку. Тогда еще были истинные мастера. Не говорю уже о старине — это шедевры! Резьба по дереву, инкрустация, чеканка, ковры! И что получилось? Теперь так называемыми сувенирами там занимается всяк, кому не лень. Крестьяне забрасывают поля и переходят на халтуру. Дошло до того, что просто дурят людей. Вы не поверите…

— А что именно? — полюбопытствовала Флора.