Привидение в шкафу

Распорядившись в деревне («Конечно, тетушка Агата, нам в удовольствие, тетушка Агата, Катеньке вашей привет передавайте, ей прогуляться полезно, бедной девочке!»), ведьма вернулась в избушку. Катька, вопреки ожиданиям, сидела на полу у раскрытого сундука. Рядом лежала котомка, наполовину заполненная одеждой. Женщина держала на коленях красивое платье, слишком богатое для убогой избушки, и задумчиво гладила шелковистую ткань.

Когда тетушка Агата вошла, Катька обернулась на звук шагов. В ее пустых глазах, на самом дне, шевельнулись живые искорки.

Это было плохо.

Ведьма вытянула из буфета высокую глиняную бутылку и подошла к Катьке.

— Давай-ка, глотни, моя хорошая…

Катька отпрянула от бутылки.

— Не… Не хочу!

— Ты это брось!

Ведьмины пальцы впились в Катькины волосы, запрокидывая ее голову назад. Она крепко прижала горлышко к губам и наклонила. Темно-коричневая жидкость полилась ей в нос, и женщина вынуждена была открыть рот, чтобы вдохнуть.

— Вот так, пей, девочка, пей, нам же не нужно, чтобы ты что-нибудь вытворила… Лекарство, это хорошо…

Катька закашлялась. Ее тело как-то сразу обмякло и стало похоже на мешок с тряпьем. Ведьма медленно отпустила ее. Катькины глаза погасли.

— Лекарство, — повторила она.

— Да, да, лекарство. Ох, горюшко мое…

Тетушка Агата забрала платье. Хорошо бы его все-таки сжечь, подумала она. Ее мозолистые пальцы прошлись по вышитому лифу, по мягкому рукаву… Она вздохнула и спрятала платье в сундук.

Через полтора часа обе женщины покинули избушку. Тетушка Агата вела за руку безвольную Катьку. Они направлялись к Белым горам, где жил отшельник Ингвар. Им предстояло пройти тропами через лес, по гати за болото, по лугам и немного — по тракту, который вел к замку барона Николаса.

Саша жил в замке уже три дня. Никто не запирал его, не мешал бродить, где ему вздумается и разговаривать, с кем захочет. Он познакомился с сыном повара, мальчишкой лет десяти, который, казалось, ни минуты не мог просидеть на месте. Когда отец отпускал его с кухни, они вдвоем носились по двору, играли в догонялки, а когда уставали, валялись под цветущими деревьями. Мальчишку звали Михаем, и от него Саша узнал, что яблони в этом саду заколдованные.

— Это барон наш сделал, для леди. Она, вишь, любит цветочки. Он и заговорил яблоньки. Не все, вот эти только, у дороги. А то совсем бы яблок не было, а яблоки, по мне, получше цветочков будут.

— А он добрый волшебник? — спросил Саша. Над ним в ветвях яблони кружили пчелы.

— Да вродь да. К нам всегда добрый. А вот как-то его ограбить пытались… Так не осталось от вора ничего. Только шапочка.

Саша задумался.

— А леди Элеонора тоже волшебница?

— Госпожа-то? Нет… А может… Да кто ж ее знает! Вот я иногда на нее смотрю, когда она смеется, и мне сразу так весело становится, как будто кто щекочет. Я тогда хохочу, пока не уйду куда-нить.

— Угу… И я тоже…

Басовитый мужской голос требовательно позвал Михая. Он мгновенно подскочил и понесся в сторону кухни, не прощаясь. Саша уже привык к таким его исчезновениям. Он остался один и какое-то время просто лежал, глядя, как суетятся пчелы. От жары его начало клонить в сон. Саша закрыл глаза… Что-то щекотное поползло по его лицу, и он рассеянно попытался смахнуть это прочь.

— Ай!

В нос будто вонзился раскаленный гвоздь. Мальчик подпрыгнул. Из-под его ладони выскользнула рассерженная пчела. Саша тихонько завыл от боли. Из глаз полились слезы. Он скрючился и спрятал нос в коленках.

Кто-то мягко, но настойчиво тронул его за плечо.

— Ох-хо-хо, молодой сэр, как же это вас так?

Саша поднял голову, и сквозь слезы увидел неопрятного долговязого человека с длинными серыми волосами, свисающими на лицо. Одет он был в просторную рубаху, кожаный фартук и широкие штаны, прихваченные то ли тонким поясом, то ли вовсе веревкой.

Даже ужаленным носом Саша учуял исходящий от него крепкий дух лошадей и чего-то еще, едкого и кисловатого. Мальчик инстинктивно отшатнулся. Человек презабавно взмахнул руками и запричитал:

— Они, ползучие-летучие, страсть как кусают! Что нас, что лошадок моих. Идемте за мной, я вам помогу, молодой сэр!

Он помог Саше подняться и повел его, почти слепого от слез и боли, к конюшне.

В стойлах переминались с ноги на ногу три лошади. Они повернули головы на шум, но потом равнодушно вернулись к еде. Конюх провел мальчика в глубину своих владений. Там, на полках, теснились горшочки и баночки вперемежку с обрывками конской сбруи. На полу валялись испорченные или недоделанные части упряжи. Сам пол был устлан соломой.

Конюх откопал где-то грубый табурет и предложил его мальчику. Затем снял с полки горшочек, понюхал его, поморщился и осторожно отвел в стороны Сашины руки, сжимавшие нос.

— Вооот так…

Конюх ловким движением мазнул мальчика по носу. Едкая вонь мази заполонила все вокруг, и первым Сашиным желанием было смахнуть ее прочь, но он удержался. Через минуту боль уменьшилась, а потом и вовсе стихла.

— Ну, как? — спросил конюх.

— Прошло. Спасибо.