Они столько лет прожили вместе и до сих пор сохранили трогательную привязанность друг к другу. Такая любовь многие беды и утраты покрыть может. Но как жить, если её нет?..
Ольга терпела долго, слишком долго. Терпела бесконечные измены мужа, терпела пьяные загулы, терпела его сотрудничество с ГПУ, лишившее её немногочисленных друзей и любимой сестры, отвернувшихся от неё, терпела заведённую им параллельную семью, терпела оскорбления… Словно последняя гордость умерла в ней, лишив сил сопротивляться бесконечному унижению.
Но, вот, настал день, когда даже такая бездонная чаша терпения оказалась переполнена. Жорж, как нередко бывало, вернулся домой под утро в сильном подпитии и с порога стал выказывать недовольство вечно недовольным и неухоженным, по его мнению, видом жены. В выражениях при этом стеснения не было. Не желая слушать площадной брани в свой адрес, Ольга ушла в свою комнату и стала застилать постель. Она не услышала, как муж вошёл следом, и почувствовала лишь страшный удар по шее, от которого помутилось в глазах, и подкосились ноги.
– Будешь знать, тварь, как уходить, когда я с тобой разговариваю!
Едва придя в себя от удара, Ольга, пошатываясь, вышла из квартиры и побрела к ближайшему ЗАГСу. Огромного чёрного синяка на спине и шее и краткого изложения всего вынесенного оказалось достаточно, чтобы немедленно получить развод от проникшейся сочувствием и праведным гневом сотрудницы.
Когда Ольга вернулась домой, Жорж уже протрезвел и, увидев, что она укладывает чемодан, удивлённо осведомился:
– Ляля, что ты делаешь?
– Ничего особенного. Просто ухожу от тебя.
– То есть как это так уходишь? Куда?
– Не всё ли тебе равно?
– Нет, постой! Ты не можешь уйти! Ты моя жена! – воскликнул Жорж.
– Ошибаешься. Я уже два часа, как перестала ею быть.
– Каким это образом? – усмехнулся муж.
– Самым простым и законным. Я развелась с тобой.
– Ты – что?.. – от неожиданности Жорж присел на стоявший рядом стул.
– Я развелась с тобой, – повторила Ольга, закрывая чемодан.
– Как это может быть? – растерянно спросил муж.
– Советский ЗАГС не церковь, в нём всё проще, разве ты не знал?
– Но мы с тобой венчаны! Перед Богом…
– А, вот, Бога не приплетай. Не кощунствуй.
– Но ты же не можешь просто взять и бросить меня! – в глазах Жоржа отразился испуг. – Я понимаю, я обидел тебя, я вёл себя часто, как последний негодяй… Но ведь я предупреждал тебя, когда мы женились! Ты не можешь меня упрекнуть!
– Я ни в чём тебя не упрекаю. Просто я не могу дольше оставаться рядом с тобой.
– Постой, погоди! Давай ты всё решишь позже? Нужно остынуть, рассудить…
– Я давно остыла, и рассудок моя ясен как никогда.
– А если я попрошу тебя не бросать меня? Ляля? Хочешь, я встану перед тобой на колени?
И он встал на колени, едва не повалившись на пол, потеряв равновесие. Сердце Ольги сжалось от стыда. Ни следа не осталось от былого бравого красавца-гусара, лишь какая-то злая карикатура на него. Кто был этот обрюзгший, смердящий удушливым перегаром, растрёпанный человек с дурно блестящими, красными глазами?
– Ты не можешь уйти! Ты же любишь меня!
– Нет, – покачала головой Ольга, поднимая чемодан. – Когда-то я знала весёлого, отважного и щедрого офицера, героя на войне, душу любой компании в мирное время. Знала сокола, знала ясноокого витязя, рыцаря из романов… Ему я отдала своё сердце, но он… умер. Я не знаю, в какой день и час это произошло, я не заметила его. Я не заметила и слепо продолжала жить с чужим человеком, изменяя памяти моего рыцаря. Но теперь я поняла свою ошибку и прозрела.
– Ты сошла с ума! Что ты говоришь! Какого ещё рыцаря ты выдумала? Ты любила и любишь только меня!
– Лжёшь. Тебя я никогда не любила, тебя я не знаю и не хочу знать! Прощай!
Она боялась, что муж попытается удержать её силой, но он не сделал этого. С той поры Ольга поселилась в театральном общежитии. Дни напролёт она, как и прежде, проводила в театре, но здесь всё меньше находилось работы для неё, и всё меньше радости приносила она.
После смерти Вахтангова театр напряжённого искал себя. За неимением нового лидера, равного почившему Мастеру, актёры избрали художественный совет, в который вошли старейшие сподвижники Евгения Багратионовича.
Новые спектакли театра отличались разнообразием, но уже давила лучшие из них тяжёлая пята партийных надсмотрщиков. Так, по решению Наркомата просвещения с формулировкой «За искажение советской действительности» была запрещена сатирическая пьеса молодого многообещающего драматурга и писателя Михаила Булгакова «Зойкина квартира» – одна из лучших постановок театра. Немало потрепали и «Заговор чувств» по роману «Зависть» Олеши в постановке Алексея Попова. Критика ожесточённо спорила, нужен ли герой-интеллигент рабоче-крестьянской стране? Тем не менее, спектакль был признан лучшей постановкой сезона, а Попов – лучшим режиссером. К сожалению, Алексей Дмитриевич так и не стал своим в коллективе вахтанговцев и вынужден был уйти.