Претерпевшие до конца. Том 2

– Ика просила тебе напомнить, что завтра будет ждать тебя в кафе, как обычно.

– Я не забыл, – отозвался Сергей.

– Тогда прощай, Серёжа.

– Я скучаю по тебе… – вырвалось у него, и он потупил взгляд, ожидая хлёсткого ответа. Но его не последовало. Лишь та же гримаса, только более явственная, промелькнула на лице жены.

На другой день дочь пришла в кафе, по обыкновению опоздав, заказала себе мороженое и заёрзала в ожидании. Сергей досадливо закусил губу. Его любимица даже не могла скрыть, что важна ей не встреча с отцом, а те деньги, которые он даёт ей каждый месяц. Он не стал томить её, протянул конверт. Глаза девочки заблестели, и она проворно спрятала получку в ранец.

– Спасибо, папуля! Я тебя люблю!

– Если бы это и впрямь было так!

Ика встрепенулась и, мгновенно обогнув столик, чмокнула отца в щёку:

– Как ты можешь сомневаться? Мы же всегда понимали друг друга!

Сердце Сергея помягчело. В конце концов, она всего лишь маленькая, балованная девочка. Естественно, что ей хочется подарков и удовольствий. К тому же в отличие от брата она смогла простить и понять его уход из семьи, тогда как этот оболтус до сих пор держит обиду, избегая встреч.

– Опять всё потратишь на кино?

– Нет! – мотнула головой Ика, уплетая мороженое. – Мне туфли новые нужны!

– Чтобы танцевать ваши ужасные фокстроты?

– Папа! – на лице дочери отразилось негодование. – Наши фокстроты постоянно бичуют газеты! Хотя бы из духа противоречия ты должен относиться к ним сочувственно!

Сергей улыбнулся:

– Прости, но мой слух не может мириться с такими варварскими ритмами. То ли дело вальс…

– Ещё гавот вспомни!

– Гавота не припомню, не танцевал. Ты бы лучше больше внимания уделяла учёбе. Скоро ты заканчиваешь школу, надо поступать в институт…

Ика состроила страдальческую мину:

– Вот, и мама меня так же пилит! Институт-институт! Женька, вот, не стал мучиться, укатил со своими геодезистами и работает – матери даже деньги присылает.

– Ты тоже хочешь пойти работать?

– Я ещё не решила, – отмахнулась дочь. – Одно я знаю точно, жить я буду либо в Москве, либо в Ленинграде. И уж точно не стану какой-нибудь… ткачихой! Жить надо красиво и весело!

Сергей болезненно поморщился:

– Ты знаешь, детка, в своё время я знал одну женщину, которая рассуждала схожим образом. Тоже мечтала о красивой и весёлой жизни… Эта жизнь довела её до большой беды.

– Мама в таких случаях пичкает меня «Стрекозой и муравьём». Папуля, я тебя умоляю, не надо учить меня жизни! Вы с мамой со своей разберитесь, а я постараюсь не кончить большой бедой, как твоя знакомая.

– Дай Бог, чтобы так и было, – вздохнул Сергей, похлопав дочь по руке.

А она убегала уже, увлечённая своими весёлыми и красивыми делами и мечтами о жизни-празднике. Совсем Лида распустила её – один ветер в хорошенькой головке! И совершенное равнодушие к родительскому слову.

Выпив крайне скверного кофе, Сергей направился в мастерскую Стёпы, визит к которому откладывал уже давно, боясь сорваться и наговорить другу больше, чем требовалось. Причиной его негодования стало участие Пряшникова в росписи прорываемого под Москвой метро, которое по начальственной воле должно было поразить весь мир. Поразить мир – эта цель стала едва ли ни главной для власти. Если в других странах равномерно развивались самые разные сферы, то в СССР считалось нормой разгромить энное число их, дабы поразить чем-то одним, невиданным, затмевающим рутинные успехи обычного развития. И во имя этой пускаемой в глаза пыли уничтожались люди, хозяйство, богатства, культурно-историческое наследие. Миллионы людей в тридцать третьем году выморили голодом на Украине и в южных областях России для того, чтобы показать, что мы совсем не уступаем царской России и точно так же как она экспортируем хлеб! Люди поедали друг друга, устилали трупами дороги второй раз за пятнадцать лет, опухшие от голода дети молили о хлебе и гибли тысячами, а хлеб вывозился за границу, чтобы там видели мощь молодой социалистической державы…

Теперь объявили о плане генеральной реконструкции Москвы. Ничего более чудовищного и представить себе было нельзя. Исторический центр столицы должен был попросту кануть в небытие, освободив место для настоящего социалистического города, символом которого надлежало стать Дворцу Советов.