Претерпевшие до конца. Том 2

Михаилу Чехову, как и его знаменитому дяде, никогда не изменяло чувство меры, вкуса. Подлинный аристократ театра, он ясно ощутил, что долго терпеть его не станут, и не стал дожидаться ночного стука в дверь, уехал, оставив по себе пустоту, которую невозможно было заполнить никем и ничем.

Форма убивала, выхолащивала душу, и душа смертельно тосковала, не находя выхода, или находя один единственный, страшный, от которого стремилась скрыться, но не знала – где.

Здесь, в Плёскове, которое должно было как будто благотворно подействовать на расшатанные нервы, тоска лишь усилилась: слишком напомнило всё безоблачные дни в Глинском!

Плёсково, подаренное театру в качестве дома отдыха, в прежние времена являлось охотничьим имением Шереметьевых. Теперь бывший хозяин возвратился сюда в качестве постояльца, но это почти не ощущалось. Обслуживающий персонал дома отдыха был набран из старых графских слуг. Они и жители окрестных деревень помнили «барина» еще ребёнком, и никакая революция не изменила их отношения к нему. Поэтому стоило Николаю Петровичу приехать в отпуск, как «старые порядки» добровольно реанимировались. «Барина» и «барыню» титуловали «вашими сиятельствам», повар готовил им отдельные блюда и лично подавал их. Крестьяне отвешивали земные поклоны и подносили подарки, которые Мансурова, легко вошедшая в роль графини, принимала, стоя на балконе. Такие сцены из канувшей в лету жизни немало веселили артистов, не устававших упражняться в шутках.

Вся атмосфера Плёскова дышала радостью и безмятежностью. Но тем хуже делалось Ольге, уже не раз пожалевшей, что вняла настояниям графа и приехала в его имение. Слишком болезненна оказалась встреча с навсегда утраченным прошлым… К тому же было совестно за свою угрюмость на фоне весёлых, беззаботных людей. В них Ольге чудился немой вопрос: «Зачем ты приехала сюда? Отравлять своей тоской нашу радость?» Чтобы не чувствовать себя виноватой, она нарочно уходила в отдалённые уголки дома или спускалась к реке и подолгу гуляла в одиночестве.

Вот и теперь, стоило появиться Цецилии Львовне, дотоле отдыхавшей после обеда, и кое-кому из актёров, как Ольга, из вежливости задержавшись ещё на четверть часа, поспешила удалиться, поблагодарив Николая Петровича за его игру.

День выдался тёплым, и она неспешно направилась к Пахре. В голове надрывно, словно порывы ветра в феврале, звучала музыка слёз и голоса… Голоса… Мамы, отца, всех тех дорогих и любимых, кого она потеряла. Ольга до боли зажала уши, но голоса не уходили, их звук лишь нарастал, а вместе с ним нарастало и разрывающее душу отчаяние.

Набежавшая туча заволокла солнце, впереди показалось светлое русло Пахры. Ольга медленно спустилась к реке, вслушиваясь в её негромкое журчание. Из воды на неё взглянула иссохшая, согбенная старуха. Без семьи, без друзей, без дома, без будущего, без всякого смысла своей давно уже пустой и никому не нужной жизни.

Она всегда побаивалась воды, поскольку не могла научиться плавать ровно так же, как ездить верхом. Когда брат с сестрой весело барахтались в речке, она отсиживалась на берегу в тени зонта или деревьев и злилась, если они брызгали в неё и пытались затащить её в воду.

Как много «страшного» было в детстве: лошади, вода, высота… А, оказывается, всё это было совсем не страшным. Теперь ни одна лошадь не напугала бы её, и она стала бы наездницей не хуже Варюшки. И вода не испугала, даже весенняя, ещё ледяная, сразу до судорог сковавшая ноги.

Глава 3. Без выбора

Ольгу Николаевну схоронили тихо: без отпевания, как самоубийцу, и напутственных речей. Её муж проститься с нею не пришёл. Было лишь три человека из театра, заплаканная Варвара Николаевна, обвинявшая себя в несправедливо жестоком отношении к сестре, и утешающая её Лидия…

Стоя у разрытой могилы, Сергей вспоминал своё детство в Глинском, разговоры с «барышней», то, как она рисовала его портрет, доныне бережно хранимый. А ещё вспомнилось, как пришла Ольга Николаевна с братом проведать его и Лиду в первые дни после их помолвки. Искоса глянул на жену… Господи, двадцать лет с той поры минуло! Двадцать лет! И, вот, уже нет «строгой барышни», а в больной, потучневшей Лидии трудно признать стройную красавицу-гречанку… Проклятое время!

Когда «вахтанговцы» и Варвара Николаевна ушли, Сергей вдруг заметил маячащую вдали фигуру Жоржа, явно не желавшего быть замеченным и не решавшегося подойти.

– Смотри! – шепнул Сергей жене.

– Пойдём, – тихо отозвалась она. – Дадим убийце проститься со своей жертвой…

Они пошли рядом, он привычно поддерживал Лиду под локоть, а она смотрела куда-то в сторону.

– Отчего так выходит, Лида… Человек день за днём гибнет на глазах у всех, а никто не протягивает ему руку помощи, никто не обращает внимания. Один ли Жорж убийца? А мы все? Мы же видели… Если бы мы не оставили её своим вниманием, участием, она была бы жива!

По лицу жены пробежала странная гримаса, похожая на горькую усмешку, но она ничего не ответила. Остановившись у входа на кладбище и тяжёло переведя дух, сказала: