Претерпевшие до конца. Том 2

Может быть, не спорю, «вас пока больше, чем нас». И пусть «за мной нет большой массы», как говорите Вы. Но я не сочту себя никогда раскольником, хотя бы и остался в единственном числе, как некогда один из св. исповедников. Дело вовсе не в количестве, не забудьте ни на минуту этого: Сын Божий, «когда вновь придет, найдет ли вообще верных на земле». И может быть последние «бунтовщики» против предателей Церкви и пособников ее разорения будут не только не епископы и не протоиереи, а самые простые смертные, как и у Креста Христова Его последний страдальческий вздох приняли немногие близкие Ему простые души».

Взявшему крест негоже сворачивать со спасительной стези. Четвёртого своего ареста владыка ожидал и, уже зная наперёд всю «кухню» следствия, предстал перед следователем, сохраняя душевное спокойствие. Он готов был признать свои невольные ошибки и просить за них прощения – но только в вопросах, не касавшихся Церкви. Заявлял себя лояльным власти гражданином, готовым исполнять её законы до тех пор, пока те не вторгаются в область веры.

Странно было слушать от чекиста среди прочих обвинения в несогласии с господином-лакеем Сергием, в дискредитации последнего. Стало быть, осуждение его это и есть уже выступление против Советской власти? Но ведь вся советская же печать гораздо злее и ядовитее высмеяла этот лакейский подход Сергия к власти в стихах, фельетонах и карикатурах! Отчего же воспрещено это церковной оппозиции?

– Сергий хочет быть лакеем Советской власти, – мы хотим быть честными, лояльными гражданами Советской Республики с правами человека, а не лакея, и только, – заявил митрополит Иосиф на допросе. – Ведь у нас столь красивые (но уже ли лживые?) декреты о свободе совести, об отделении церкви от государства, о свободе всякого вероисповедания, о невмешательстве в чисто церковные дела, о запрещении поддерживать одну религиозную организацию в ущерб другой. И если законы пишутся для того, чтобы их исполнять, то не там ли настоящая контрреволюция, где эти революционные законы не исполняются, и этим самым они только роняются, уподобляясь «филькиным грамотам»?

И, вот, итог: седьмой год ссылки…

За дверью послышались шаги, и в комнату вошла запыхавшаяся Нина с корзиной свежих фруктов. Мишутка радостно бросился к матери. Поцеловав его, она негромко сказала:

– Владыка, к вам человек пришёл.

– Какой человек?

– Хромоногий седой, одет чуть ли не в рванину. Русский.

– Я понял, – кивнул митрополит, с первого слова узнав в пришельце своего тайного «почтаря» отца Вениамина. – Где он?

– Сказал, что будет ждать вас у арыка, что место вы знаете.

– Да-да, знаю… Каля, собери что-нибудь в дорогу моему гостю. Я бы пригласил его к обеду, но не стоит привлекать внимание соседей.

Сестра проворно собрала небольшой узелок со снедью, и митрополит неспешным, прогулочным шагом направился к расположенному неподалёку от дома арыку, за которым простиралась безлюдная степь. Эта степь была обычным местом его редких встреч с приезжавшими к нему верными чадами.

Отца Вениамина он увидел не сразу. По-видимому, уставший с дороги, он сидел в скупой тени растущего у воды урюка, прихлёбывая воду из фляги. Своим видом посланник мог легко сойти за восточного дервиша – столь убог был его наряд. Пожалуй, недурная конспирация… На оборванного, хромоного старика-бродягу с длинной клюкой вряд ли кто обратит внимание в этих краях. Ближе к России бывший царский офицер, принявший постриг, конечно, сменит обличье. Станет печником, маляром или кем-либо ещё. Опыт по этой части у отца Вениамина значительный. В самые отдалённые уголки проникал он, доставляя письма, а подчас и помощь, и, благодарение Богу, оставался доселе неуловим для НКВД.

Босые ноги старого монаха, обутые в видавшие виды сандалии, были покрыты кровяными мозолями, лицо почернело от загара. Можно было представить, какие тяготы приходится преодолевать ему ради взятого на себя подвига. Заметив приближающегося митрополита, он неуклюже поднялся навстречу, опершись на свою палку, склонился:

– Благословите, владыка!

– Бог благословит, отче! Рад видеть вас живым и невредимым. Вас долго не было. Я опасался, что вас арестовали.

– На всё Божья воля, но каюсь, владыка, в грехе самонадеянности: чем дольше живу, тем более утверждаюсь, что не возьмут они меня, – отец Вениамин отбросил со лба слипшиеся волосы. – Было время, когда я слишком отчаянно искал смерти. Видимо, во искупление прежнего безумия мне назначено долгие годы скорбеть скорбями мира сего.

Владыка бегло огляделся, проверяя, нет ли за ним слежки, и протянул «дервишу» узел со снедью:

– Это вам в дорогу.

– Спаси Христос, – ответил отец Вениамин, принимая «подаяние» и одновременно незаметно вкладывая в руку митрополита запечатанное письмо. – От владыки Кирилла! – прошептал чуть слышно.

– Благодарю, – митрополит чуть кивнул головой. – Прогуляемся, отче?

– Если не боитесь, что солнце изжарит нас заживо, охотно, – пожал плечами посланник, уже знавший, что только в безлюдной степи можно было говорить относительно спокойно.