Претерпевшие до конца. Том 2

Лицемерные чтители святыни и благословения церковного хотели, чтобы Церковь освящала театр и давала благословение на начало или открытие театральных зрелищ. Дерзкое безумие и несмысленное кощунство! Зачем им непременно здесь надобилось благословение, тогда как, несомненно, во многих других и гораздо более важных случаях у себя дома те же люди и не подумали бы ни о каком благословении? Не всё прилично подводить под небесные благословения! Надо знать и здесь свои границы и свои приличия! Казалось, что вот-вот потребуют, чтобы Церковь благословляла и кропила святой водой и скверный табак, и другие слабости и прихоти человеческие, запросят благословения разные кафешантанные певицы на открытие своих душепагубных подвигов, потребуют особый чин на открытие своих действий балаганные «Петрушки», заходатайствуют об особой молитве на открытие и освящение – всякие вертопрашеские карусели…

Лицемерные «праведники» говорили о святости, чтили Господа устами, а делами давали пример обратный, отвращая многие души от Дома Божия. Как мог не обнажиться этот дух лицемерия во всём безобразии в условиях победы антихристовых сил?

Но как ни сильны были предчувствия, а явленное отступничество оказалось нежданным. Нежданным особенно оттого, что исходило не от кого-нибудь, но от почтенного и мудрого иерарха, к которому дотоле владыка Иосиф питал уважение, как к радетелю о единстве Церкви, на стороне которого выступил против покойного митрополита Агафангела, от которого, наконец, получил митрополичий сан и Петроградскую кафедру…

Тяжел был удар, но сперва и не думал владыка вступать в борьбу с отступниками, а полагал лишь отказаться от беззаконного перемещения на одесскую кафедру и с тем уйти в затвор и погрузиться в молитвы – какой удел может быть благословеннее для монаха? Митрополит Иосиф был уверен, что его спор с Сергием окончен и что, отказавшись дать себя принести в жертву грубой политике, интриганству и проискам врагов и предателей Церкви, он сможет спокойно отойти в сторону, добровольно принеся себя в жертву протеста и борьбы против этой гнусной политики и произвола. Но промыслом Божьим было суждено иначе.

Оказалось, что жизнь церковная стояла не на точке замерзания, а клокотала и пенилась выше точки простого кипения. «Маленькое дело» петроградского митрополита вскоре же стало лишь малой крупицей столь чудовищного произвола, человекоугодничества и предательства Церкви интересам безбожия и разрушения этой Церкви, что владыка мог лишь удивляться не только одному своему покою и терпению, но и равнодушию и слепоте тех других, которые еще полагали, что попустители и творцы этого безобразия творят дело Божие, «спасают» Церковь, управляют ею, а не грубо оскорбляют ее, издеваются над нею, вписывают себя в число ее врагов, себя откалывают от нее, а не откалывают тех, которые не могут терпеть далее этой вакханалии, грубого насилия и безобразно-кощунственной политики.

Как один из заместителей местоблюстителя, митрополит Иосиф чувствовал себя обязанным не только заменять арестованного предшественника, но быть ему и свободным предостережением на случай замены в возможности духовного падения. Конечно, такое духовное падение должно было в нормальных условиях жизни церковной сопровождаться и судом, и соборным решением. Но какой суд и соборное решение возможны были в условиях действительных?

Однако, ни случись выступления петроградских клириков и мирян, вероятно, владыка не решился бы на крайние меры, предпочтя молитву и затвор борьбе. Парадокс: течению, отныне названному его именем, отнюдь не он положил начало, но был значительно позднее втянут в него, и не оно шло за ним, а ровно наоборот.

Немало болезненных душевных сомнений испытал владыка в первые месяцы борьбы. Временами охватывала тревога, что единомышленники сойдут с занятых позиций, смирятся и покинут его в одиночестве. Возможность обратного поворота для себя митрополит исключал. Большое огорчение доставляло и непонимание, осуждение бывших собратий, избравших «легальный» путь, их обвинения в создании раскола. Им, скрепя сердце, владыка Иосиф отвечал с твёрдостью: «Дело обстоит так: мы не даем Церкви в жертву и расправу предателям и гнусным политиканам и агентам безбожия и разрушения. И этим протестом не сами откалываемся от нее, а их откалываем от себя и дерзновенно говорим: не только не выходили, не выходим и никогда не выйдем из недр истинной Православной Церкви, а врагами ее, предателями и убийцами считаем тех, кто не с нами и не за нас, а против нас. Не мы уходим в раскол, не подчиняясь митрополиту Сергию, а вы, ему послушные, идете за ним в пропасть церковного осуждения. Мы зовем Вас к укреплению Вашей силы в борьбе за независимость Церкви, только совсем не так, как Вы полагаете должным. Не согласием с поработителями этой Церкви и убийцами ее святой независимости, а громким и решительным протестом против всякого соглашательства и лживых компромиссов и предательства интересов ее интересам безбожного мракобесия и ожесточенной борьбы со Христом и Его Церковью.