Претерпевшие до конца. Том 2

– Трудно и просто одновременно, – ответил владыка. – Ко всему доброму понуждай себя, а тому, что велит тебе злость, обида, слабость, леность, поступай наперекор. Не хочется молиться – молись нарочно! Хочется чего-нибудь поесть сладкого, вкусного – не ешь: рядом поставь с собою, и все-таки не ешь! Хочется сократить молитву, ускорить ее – нарочно затяни, удлини! Хочется соснуть лишний часок, сверх самого необходимого – нарочно спеши встать. Не хочется рыться в кармане, чтобы подать просящему – нарочно поройся, даже сходи домой, и принеси оттуда, и подай больше, чем хотел вначале. Воспитывая себя так, ты и угодное Богу сделаешь, и свою душу воспитаешь так, что она сделается крепкой и мужественной, и тогда тебе много легче будет сносить невзгоды и лишения.

– Несмышлёныш он ещё, владычко. Мудрёны для него ваши слова.

– Это ничего. Они в его душе останутся и дадут плод в своё время, – ответил митрополит.

– Дай-то Бог, владычко! В тяжкие времена ему возрастать приходится – не помутилась бы душа…

«Владычко» – этим ласковым обращением лишь одна Каля величала его, самая близкая душа ему ещё сызмальства. В эти знойные дни, когда так нежданно нагрянула она, особенно часто вспоминались далёкие годы, светлые и безмятежные. А, впрочем, должно быть это удел всех стариков: видеть прошедшее в куда более радужных тонах, нежели было оно на деле.

«Владычко»… Думал ли он, Иван Петровых, сын простого мещанина, что Промысел поставит его на такую высоту, одновременно низринув телом в сплошные скорби и лишения? Нет, видит Бог, ни о чём подобном не думал, ища лишь одного – угодной Господу жизни. Такое стремление воспитывалось в семье, отличавшейся набожностью и трудолюбием. Никогда не видел владыка праздными ни родителей, ни восьмерых братьев и сестёр. Отец, простой булочник, работал, не покладая рук – его хлеб и булки, сдобный аромат которых окутывал в памяти всё детство, любили во всей Устюжне. Мать вела хозяйство и воспитывала детей. Все церковные праздники в семье отмечались, на именины непременно собирались за общим столом.

С ранних лет Ваня обнаружил влечение к церкви и по рекомендации священника поступил в Устюженское Духовное училище, а, окончив его с отличием – в Новгородскую Духовную семинарию. Тяготея к монашеству, он всё же не сразу решился стать на этот путь, пережив период мучительных сомнений и колебаний. Несколько высоконравственных, благородных, прекрасных и непорочных девиц имели желание и жизненную надежду разделить с ним счастье супружества, и сам юноша едва не соблазнился устроить это счастье. Человек такое удивительное изменчивое существо, он может до неузнаваемости изменять самые пылкие заветные свои желания. Так, некогда пылко желавший девственной жизни Иван вдруг загорелся не менее пылкими желаниями семейного счастья. Долгое время оба эти желания до такой степени уживались и заявляли свои права, что он совершенно не знал, чему отдать предпочтение… Изменчивы желания человеческие! Подчас сам не ведает человек, чего ему надо, что ему лучше – и всё-таки желает. Иногда желает и одновременно того и другого, до резкости противоположного и трудно совместимого: к примеру, и жениться, и оставаться в то же время девственником. Пожелай Господь вполне угодить человеку и оказался бы в затруднении перед сумятицей его желаний¹⁹.

Как страстно было желание Ивана идти в монахи! Но, вот, проснулась страсть, и явилось желание ничуть не менее жгучее – семейного счастья. О нем, о невесте были все думы и чувства. Но потом опять возвратилось и заговорило в душе другое, высшее благо. Тяжко было выбрать между двумя этими желаниями! Но волею Божией, со страшными мучениями сердца, жалостью, скорбью, среди которых едва душа не готова была разрешиться от тела, оный был сделан. Иван подал прошение о сочислении лику иночествующих.

Постриг был совершён в Гефсиманском скиту при Свято-Троицкой Сергиевой Лавре епископом Волоколамским Арсением (Стадницким). 26 августа 1901 года Господь Человеколюбивый, в таинстве иноческого пострижения, отверз молодому монаху свои Отеческие пресладкие объятья. Вовеки не забыть те святые минуты, а также предшествующие им дни. Сколько передумалось, перечувствовалось тогда! Сколько выстрадала душа, умирая для мира и рождаясь для жизни новой! Сколькими слезами облилась она, исповедав смиренно и с сокрушением сердца свои мерзости, падения и раны от самых ранних впечатлений детства до последней минуты! Слёзы неудержимо, как никогда ни прежде, ни после, лились из глаз. Читая собственную исповедь по записке, в которой постриженик постарался ничего не забыть и не утаить, как это ни больно было бы окаянному самолюбию, он вынужден был несколько раз прерываться, потому что рыдания не давали возможности читать. Так сподобил Господь покаяться… Говоря о своём выборе, Иван признался: