Претерпевшие до конца. Том 2

Заветной идей отца Анатолия было создание общины, не формальной, а соединённой духовными узами и общими благими делами. Таковую организовал он при своей церкви. В сугубо враждебной среде, полной горестей, лишений и гонений, община сделалась своеобразным кружком выживания. Члены общины помогали друг другу и прочим нуждающимся, чем могли: врачи помогали больным, сёстры ухаживали за ними, имевшие достаточное образование занимались в качестве домашних учителей с детьми верующих, община собирала деньги и помогала сиротам и заключённым. Собираясь вместе, братья и сёстры изучали Писание, богословскую и классическую литературу, слушали лекции профессоров разогнанной Киевской духовной академии. В сущности, община отца Анатолия являла собой единственно возможный истинный образчик «свободы-равенства-братства» – во Христе, по закону любви и Истины.

– Жизнь хотя и определяется внутренним началом, но слагается из маленького: из улыбок, из добрых и злых слов, из взглядов, из шуток, из слёз, из маленьких капель горестей и радостей. Почему в этом мелком я такой тусклый и серый, и злой и неприветливый? Мне хочется всю жизнь нашу превратить в богослужение, где каждый шаг, каждое движение было бы благолепным, благоуханным, светлым. Но знаю, что я ничто, и молюсь Иисусу, – в этих словах отражалась вся кроткая и устремлённая к Богу душа отца Анатолия.

Между тем, двадцать месяцев, выделенные на «великую стройку» подходили к концу. На осмотр канала ГПУ привезло сто двадцать советских писателей во главе с Горьким, с парохода подзывавших зэков и спрашивавших их, любят ли они свой канал и свою работу и считают ли, что исправились. Плодом этой поездки стала книга о Беломорканале, с которой отец Вениамин со смесью любопытства и брезгливости, значительно превышавший гнев, ознакомился уже на воле.

«Многие литераторы «после ознакомления с каналом… получили зарядку, и это очень хорошо повлияет на их работу… Теперь в литературе появится то настроение, которое двинет её вперёд и поставит её на уровень наших великих дел», – предрекал «великий пролетарский писатель». Впрочем, восемьдесят четыре его коллеги, будучи людьми с не полностью сожжённой совестью, уклонились от работы над книгой, прославляющий рабский труд, как высшее достижение человечества. Остальные тридцать шесть оказались не столь брезгливы.

Отец Вениамин не был большим знатоком литературы, советских же писателей и вовсе знал мало, поэтому из тридцати шести имён лишь несколько были им опознаны: Всеволод Иванов, Вера Инбер, Валентин Катаев, Михаил  Зощенко, Е. Габрилович, Алексей Толстой… Огорчительно было увидеть в списке Зощенко и бывшего «колчаковца», эмигранта-возвращенца Иванова. Или так спасали эти двое собственные жизни? Пусть так, но подлость, тем не менее, навсегда останется подлостью, а ложь ложью, и тем тяжелее, что озвучена она не самыми исподлившимися и бездарными устами. Чтобы ни написали прежде эти люди, что бы ни написали впредь, вовеки веков, как пригвождённые к позорному столбу, в очах потомков они останутся авторами книги, прославившей варварское истребление десятков тысяч людей, соединившись с палачами уже тем одним, что отрекли любые случаи смертей среди трудармейцев и высказали полную уверенность в справедливости всех приговоров и виновности всех замученных, которых «гуманист» Горький именовал «человеческим сырьём». Писатели рассказывали о том, как «враги» травили мышьяком работниц на заводах, как зловещие «кулаки», обманом проникнув на заводы, подбрасывали болты в станки. Вредительство объявили они, как основу инженерского существа, вся книга их была пропитана презрением к этому затравленному сословию, «порочному» и «плутоватому». С умилением рассказывалось, как один из начальников Беломорстроя Яков Раппопорт, обходя строительство, остался недоволен, как рабочие гонят тачки и задал инженеру вопрос, помнит ли тот, чему равен косинус сорока пяти градусов? Инженер был раздавлен эрудицией чекиста и тотчас исправил свои «вредительские» указания, и гон тачек пошел на высоком техническом уровне.

О начальстве товарищи писатели вообще отзывались исключительно в самых превосходных тонах, рассыпаясь в языческих славословиях мудрости и воле этих чудо-людей. «В какой бы уголок Союза ни  забросила вас судьба, пусть это будет глушь и темнота, – отпечаток порядка… четкости и сознательности… несет на себе любая организация ОГПУ», – восторженно выдавали авторы. Откуда ж ещё взяться чему-то порядочному, как не из «благословенного» ведомства?

Пока товарищи сочинители лгали и выслуживались перед властью с усердием заправских лакеев, после очередных «штурмов» и «рекордов» истощённый священник, не могший сдержать дрожь, получая в руки жалкий кусочек хлеба, проповедовал тем, кто ещё не оглох и жаждал Встречи, и ждал услышать Благую Весть, которая не позволит ему потерять себя: