Повесть о Предславе

Буйство осенних красок завораживало, заставляло забыть на время о земных заботах, о тяготах пути и даже о том, что, перевалив через Горбы, оказались Предслава и её спутники в польских владениях. И хотя Болеслава давно уже не было в живых и никто не собирался чинить препятствия на дороге богемской королевы, однако сама мысль, что едет она по землям, отторгнутым ляхами у Руси, вызывала у Предславы неприятные ощущения и будила старые, давно, казалось, угасшие переживания.

Возки переправились на плотах через Сан и не стали задерживаться в Перемышле, в котором сидел польский кастелян. Сам город именовался теперь на польский лад – Пшемысль, что резало Предславе слух и заставляло её недовольно морщиться.

От Перемышля шлях повернул на северо-восток. Вокруг протирались неохватные взору поля, уже убранные, голые, на гружённых доверху телегах окрестные крестьяне возили солому. Затем был Буг, узенький в этих местах, с омутами и водоворотами, с редкими бродами и стремительным течением, были ночёвки в сёлах и городках, какие встречались здесь с необыкновенной частотой. Край был обилен и пшеницей, и болотными железными рудами, и оловом, и солью. Не случайно так домогались ляхи Червонной Руси.

Впрочем, за Бугом потянулись уже владения русские. Навстречу Предславе поскакали нарядные скорые гонцы, конные биричи под грохот литавров и гудение труб возвещали жителям городов о приезде дочери Крестителя Руси.

Луцк показался Предславе каким-то игрушечным, лубочным, словно нарисованным на холсте неким искусным художником. Голубое небо, россыпь кучевых облаков, свинцовые маковки белых и розовых церквей, богатые дома из зелёного камня, светлые домики посадской бедноты – всё казалось слишком уж ярким и ненастоящим. И даже вода в Стыри и Гижице – иссиня-голубая, под цвет неба, поражала сочностью красок и наводила мысли об искусственности всей этой непривычной взору нарядности.

Словно красавица в праздничных ромейских одеяниях, стоял Луцк посреди окрестных болот и низких камышовых берегов.

– Мама, а почему имя у брата твоего такое – Позвизд? Чудное, – спрашивал любопытный Владимир.

Он высовывал рыжеволосую голову в открытое оконце возка. Предслава, решительно обхватив ребёнка руками, силою усадила его обратно на скамью.

– Не лезь. Вдруг кони скакнут резко. Ударишься, убьёшься, – строго изрекла она.

«А в самом деле? Николи не думала, что за имя такое – Позвизд. Верно, от языческого Посвиста – северного ветра, сына Стрибога. Как же ответить?»

– Знаешь, сынок, – начала королева. – Ране отец мой, а твой дед, князь Владимир, язычником был. Веровал в старых богов славянских. А средь тех богов почитался Стрибог – властелин буйных небесных ветров. И были у Стрибога сего сыны, и один из них – Посвист, ветер, дующий с полуночной стороны. Ходил единожды отец мой на булгар камских, в дальнюю землю на севере, мир створил с ханом булгарским и привёз в Киев младу жену, дщерь ханскую. От сей жёнки и родился брат мой единокровный Позвизд. Получается, словно ветром северным буйным, булгарским, занесло его на нашу Русь.

– А дед, он после уже христианином стал? – спросил мальчик.

Зелёные глаза его источали любопытство и живой ум.

– Да, после.

– А твоя мать – не та, что у дяди Позвизда?

– Моя мать – Рогнеда, княжна полоцкая.

– А Полоцк – он далече?

– Далече, сынок. На полуночь ехать надоть, чрез леса дремучие да дреги топкие.

– А мы туда не поедем?

– Не поедем, милый. – Предслава улыбнулась.

Она увидела в окно, как встречь им выехала из ворот и промчалась по мосту через ров вереница всадников.

Она не сразу узнала брата. Высокий тонкостанный муж лет около тридцати пяти, с волосами цвета вороного крыла, падающими ровными прядями сзади на плечи, в шапке с опушкой меха лисицы и лёгком корзне, наброшенном на плечи поверх узорчатой рубахи без ворота, лишь отдалённо напоминал товарища её детских игр.

А он, спрыгнув с коня, уже бежал к ней, простирая вперёд руки с серебряными обручами на запястьях, перехватывающими рукава рубахи.

– Предслава! Сестрица милая!

У молодой женщины захолонуло сердце. Она едва не лишилась чувств, упав в объятия брата. Слёзы душили её, ком подкатил к горлу.

– Да сколь красна ты стала! Расцвела на чужбине, яко цветок!

Позвизд расцеловал её в щёки, а затем поднял и усадил в седло на своего коня зардевшегося от смущения Владимира.

– Здорово, племяш! Знакомиться, что ль, будем! Экий, огненный прямь! Как звать тебя?

– Володимиром, – пропищал малец.

– То доброе имя. Отец мой, а твой дед, такожде Владимиром прозывался.

Мальчик улыбнулся, попросился вниз, Позвизд осторожно снял его с коня и потрепал десницей по рыжим вихрам.

– Рада, брате, зреть тебя, – одолев слёзы, тихо промолвила Предслава. – Хотела давно, мечтала повидать края родные. Да всё никак не выходило. Сколь не видались-то мы? Почитай, с той поры, когда стол ты от отца получил.

– Шестнадцать лет цельных, сестрёнка. Не верится даж, что вижу тебя, что сверкаешь ты, разливаешься красотой неизмерной.