Повесть о Предславе

– Мне не по нраву твой император и его латинство, – призналась Предслава. – Но разумею: соузом с ним охраняешь ты покой державы.

Рыжий ничего не ответил, с улыбкой кивнув головой с буйно вьющимися седыми волосами.

…На следующее утро состоялась торжественная церемония коронации. Немецкий епископ водрузил на голову Рыжего золотую шапку-митру, густо усеянную синими сапфирами. Ярко горели свечи, говорились слова латинской молитвы, разодетые в дорогие одеяния паны и шляхтичи с уважением посматривали на своего государя. А давно ли гнали его из Праги, давно ли с готовностью передавали его в руки Болеславу Польскому? Переменчив люд.

Предслава, сидящая рядом с супругом, на троне чуть пониже, видела: радуются многие паны, и особенно шляхта, искренне. Преисполнены они гордостью за маленькую свою страну, а что сидит в золотой короне на столе, по сути, человек ничтожный, это было не так и важно.

И Предслава тоже была довольна, хоть и не подавала вида. В ушах её переливались неяркой синевой камней золотые серьги – те самые, из детства, подаренные отцом. И было светло, легко на душе у молодой женщины.

Рыжий весь сиял от напыщенности и самолюбования, княгиня же сидела с непроницаемым лицом, гордая и недоступная для придворных. Сверкало золотыми нитями парчовое платье, шуршащее при всяком движении. Епископ помазал Рыжего «на царство». Предслава вслед за мужем приложилась к четырёхконечному кресту-крыжу. Такой, долгой и яркой, запомнилась Предславе эта церемония.

«Ну вот. Королева София», – с лёгкой усмешкой думала она после, глядя на себя в большое серебряное зеркало.

Что скрывать, было приятно сознавать, что она молода, красива и так вознесена судьбой. Но гнала от себя Предслава мысли о своём собственном величии.

«То Господь помог мне! Он, Всеблагий, даровал мне двоих сынов и королевство. Но не для того, чтоб величаться, дадена мне власть, а чтоб служить земле сей, людям её. О том сынам своим скажу, чтоб не погрязли, не приведи Господь, в гордыне».

Неожиданный удар ожидал Предславу в тот же вечер. Наверху, в своём покое в замковой башне, скончался в одночасье старый пан Лех. Успел ли он порадоваться за молодую королеву, нет ли, никто не знал. Так вот сидел возле раскрытого окна, кормил голубей, любовался зарёй, алым пламенем расстилающейся в небесах, да и уснул… Уснул и не проснулся более.

Предслава проплакала всю ночь. Рыжий же, который напрасно пытался склонить её к соитию, скрипел зубами и ругался:

– Вот мерзкий старикашка! Не мог подождать до завтра!

– Как ты смеешь баять такое! – не выдержав, зло прошипела в ответ Предслава. – Пан Лех был моим лучшим другом!

– Другом?! – Рыжий подозрительно прищурил око.

Предславе было вовсе не до разговоров и пререканий с новоиспечённым королём. Она выскочила из палаты и до утра, стоя на коленях в дворцовой часовенке, молила Всевышнего об упокоении души усопшего.

Мигом схлынуло, улетело, исчезло ещё так недавно владевшее ею чувство удовлетворения таким мелким, ненужным и ничтожным делом казалась ей коронация! Что мирские дела в сравнении с вечностью! Что значат короны в сравнении с человечьими жизнями! Таким, как Рыжий или Володарь, никогда этого не понять.

Она снова рыдала, снова клала поклоны.

Но утром к сыновьям Предслава вышла уже спокойная и сдержанная. Такой, величественной, с чуть заметной улыбкой в уголках тонких губ, и запомнят на всю жизнь Конрад с Владимиром свою мать.

Глава 65

В поездку на Русь Предслава собралась только спустя четыре года. С собой взяла она большой отряд вооружённой до зубов охраны, сонм холопок и нескольких ясновельможных дам, среди которых оказались Эмма и Малгожата. Ехал вместе с матерью и подросший Владимир, тогда как Конрада решено было оставить в Праге.

К этому времени пятилетний младший княжич, на удивление всем, уже научился читать по-славянски и даже знал многие латинские буквы. Тыча пальчиком в текст, мальчик частенько спрашивал мать:

– Что за буквица? Как называется?

…Золотая осень царила над увалами Горбов, в нарядный желто-красный цвет оделись леса и рощи. Дубы, буки, клёны, осины роняли первую листву; шуршали под ногами поблекшие увядшие травы.

Воздух был чист, свеж, прозрачен, ласковое солнце омывало теплом лица, навевая покой и умиротворение.

Сколь прекрасны в такую пору горные склоны! Внизу раскинулось вширь жёлтое, с багряными прожилками царство лиственных дерев, а над ним, вдоль пологих вершин, тянулись тёмно-зелёные полосы горных пихт и могучих многоствольных сосен.

Стада кабанов, огромных туров и зубров, быстроногих косуль и благородных рогатых оленей бродили по этим благословенным местам. Изредка показывался, выныривая из чащобы, серый мохнатый волк, а то и светло-бурый рыжеватый карпатский медведь, ломая сучья, прорывался к одному из бесчисленных стекающих с гор ручьёв на водопой.

В чисто вымытом ясном небе парили, улетая в неведомые полуденные края, стаи птиц.