Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

— Ах, не говори так. Среди наложниц наследника нет ни одной, рядом с которой Атэмия должна была бы стыдиться. Только дочь генерала Канэмаса очень миловидна и добра, наследник часто призывает её к себе. А другие наложницы как будто не блещут особыми достоинствами. Дочь первого министра, Суэакира, ‹…› специально устраивает так, чтобы других дам он к себе не призывал, и распускает нехорошие слухи. Пусть Атэмия поскорее въезжает к наследнику — он уж очень настаивает.

Императрица-мать послала младшего военачальника Личной охраны, состоявшего одновременно архивариусом, доставить подарки царствующему императору и написала:

«На Тикума-поле сегодня

Рвала я свежие травы.

Хочу, чтобы ты получал

Весенние приношенья

Ещё многие тысячи лет!»[608].

Император послал императрице-матери уже давно приготовленный декоративный столик с изображением золотой Горы и черепаху, сопроводив подарки письмом:

«Не зная, в поле каком

Травы сорвать

Молодые,

Сосёнку шлю я тебе

С малой горы Черепахи»[609].

Наследник престола вернулся к себе во дворец.

Сановникам приказали вручить женскую одежду, а придворным более низких рангов — подарки, соответствующие их положению. Прислуживающим во дворце отрёкшегося императора мужчинам вручили белое платье и штаны, а женщинам — полный наряд. Подарки вручили всем: и сопровождавшим наследника престола, и высшим слугам дворца, и слугам наследника.

Празднество окончилось, и семья Масаёри возвратилась домой. Множество экипажей потянулось от крепости. Молодые господа, все, начиная с Накадзуми, ехали верхом, а те, у кого не было высокого ранга, вели лошадей под уздцы.

Накатада и Накадзуми ехали рядом. Обменявшись поводьями, они завели разговор.

— Я не думал, что кто-нибудь на свете может исполнять музыку лучше, чем её исполняли в Фукиагэ, — сказал Накатада, — но в вашей усадьбе есть такие мастера, что никому с ними не сравниться. Мияако танцует так великолепно, а сестра твоя играет так изумительно, что во всей великой вселенной вряд ли найдётся кто-нибудь, кто встал бы с ней вровень. Однако сегодня твоя сестра превзошла самое себя. И у Судзуси, и у меня уши готовы были отделиться от головы и двинуться туда, где она играла.

— Чем же вы так были восхищены? — спросил Накадзуми. — Мне кажется, она играла совсем не хорошо.

— А мне кажется, что никто из нас не может сравниться с твоей сестрой в игре на кото.

— Разве не говорят: «С равнины, где живут гуси…»?[610]

— Ну, нет: «…до горы, которая называется Любовь…», — ответил Накатада.

Перебрасываясь вольными шутками, молодые люди вернулись в усадьбу Масаёри.

* * *

Когда семейство Масаёри было уже дома, от наследника престола пришло письмо:

«Весь день я сегодня необыкновенно счастлив. Мне казалось, что долго ещё нужно томиться ожиданием, но вижу, что скоро мои чаяния исполнятся.

О тебе тосковал я,

Дух мой ослаб,

И вымок насквозь мой рукав.

И сегодня радость свою

Утаить в рукаве не могу.

Приезжай сейчас же! Не думай, что я могу ждать вечно, как ждут сосны на острове средь реки»[611]. Вторая жена Масаёри ответила на это:

«Если рукав

Одежды твоей

До нитки прогнил,

То радость, что в нём ты таил,

Навеки исчезла».

На это от наследника престола пришло письмо:

«Новое платье

Могу где угодно

Найти я.

Но вряд ли рукав

Скрыть сможет радость мою.

Дело ведь не только в рукаве…»

Атэмия написала ему:

«Неужели великие боги,

К облакам тебя вознеся

И дарами щедро взыскав,

Только в терпенье

Тебе отказали?

Иногда мне так кажется».

* * *

Узнав, что Масаёри и его жена твёрдо обещали отдать дочь наследнику престола, влюблённые в Атэмия проводили всё время в умерщвлении плоти и в постах, заказывали службы в горах и храмах по семи раз на дню до самого начала весны, давали суровые обеты, уединялись в лесу, уходили на Золотой пик[612], на Белую гору[613], в святилище Уса[614]. Не было среди них ни одного, кто бы не давал обетов.

Советник Санэтада пребывал в растерянности и страдал от мук любви, которые ни на миг не затихали. Он не уходил из усадьбы Масаёри и неотлучно оставался на веранде возле покоев Атэмия. Глядя на траву и деревья, молодой человек проливал слёзы. Как-то раз он написал:

«Сказал все слова,

И все слёзы

Выплакал я.

Безучастно сижу,

Вперив взгляд в пустоту.