Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Логика, в принципе, прозрачна и очевидна. Контроль над проливами в Москве считали альфой и омегой своей черноморской политики, Турцию рассматривали как максимально вероятного потенциального противника и в связи с этим от Болгарии отказаться не могли. Однако в той же — если не большей — мере поступиться Болгарией не мог и Рейх: по итогам Первой мировой вывод «никаких Салоникских фронтов!» был для командования вермахта, да и для фюрера, аксиомой.

Так что неожиданно провальный для дружественной Италии исход первого этапа войны с греками, учитывая перспективу высадки британского экспедиционного корпуса, означал безусловное вмешательство Берлина в события. Старт операции «Marita» был дан, и теперь открутиться от роли транзитера сосредоточенных в Румынии германских войск, направлявшихся на север Греции, шанса у Софии не оставалось.

16 ноября царя срочно вызвали в Берлин, где приняли на высшем уровне, с почетом, но дали понять, что никакие возражения никого не интересуют, а спрашивают согласия только из большого уважения. При несогласии войдут без спроса. Если же Его Величество столь сильно опасается, что СССР, обидевшись на присоединение к Тройственному пакту, атакует Болгарию, так пусть имеет в виду: пока нет подписи, на поддержку Рейха рассчитывать не стоит.

Проявив чудеса изворотливости, Борису и на сей раз удалось получить время на размышления. Вернувшись в Софию, он пригласил к себе Николу Мушанова, лидера «англофильской оппозиции», которого глубоко уважал, и сообщил ему, что «это уже явный шантаж. Вырваться из клещей, в которые меня зажал Гитлер, можно было дав согласие, но оставив открытым вопрос о дате. А кроме того, судите сами, можем ли мы пренебречь германскими гарантиями, глядя на происходящее в Эстонии, не говоря уж о Финляндии? Если вы, мой друг, видите хоть самую малую возможность другого выхода, я внимательно слушаю».

Мушанов, однако, ничего подсказать не смог, но поделился результатами бесед с м-ром Ренделлом, послом Великобритании, просившим передать царю, что помочь ничем не может, однако уверен, что Болгария, допустив вермахт на свою территорию, «неизбежно станет театром боевых действий», а Лондон в этом случае не гарантирует ей после войны «ни территориальную целостность, ни, возможно, даже независимость».

ПОПЫТКА НЕ ПЫТКА

В чужую душу не заглянешь. Но если всё же попытаться, Борису не позавидуешь. Практически все мемуаристы сходятся в том, что он ставил перед собой три задачи: уберечь свою страну от войны, вернуть как можно больше утраченных болгарских земель (в идеале «третью сестрицу» тоже) и не допустить раскрутки в Болгарии «прибалтийского» варианта, который, в случае появления на ее территории баз РККА, считал неизбежным.

При этом абсолютное большинство офицерского корпуса твердо стояло за союз с Рейхом (хотя и соглашалось, что лучше бы без войны), практически весь крупный бизнес, завязанный на Рейх, с этим вполне соглашался, а об «ультраправой» оппозиции («легионеры», «ратники», национал-социалисты, ветеранские клубы) и вообще говорить не приходится. И союз с Рейхом, который требовал только права прохода через Болгарию, взамен обещая вернуть всё, что отняли «демократии», казался вполне солидным и перспективным, в отличие от англосаксонских вариантов: дескать (как советовал Джордж Ренделл), если немцы войдут без спроса, дайте по ним хоть один артиллерийский залп, и...

И что? Да ничего. Вас тогда, конечно, оккупируют, но рано или поздно мы вас освободим, и тогда по итогам войны у вас ничего не отнимут. Хотя, конечно, ничего и не дадут. «А где гарантия, что вы выиграете?» И — молчание. В таком варианте, разумеется, с представителями Лондона (а затем и Вашингтона) говорить было не о чем, да и незачем, и правительство закрывало глаза на то, что хлынувшая в страну волна немецких «бизнесменов» и «туристов», формально не имея разрешения, готовит аэродромы к появлению самолетов Люфтваффе.