Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Соответственно, Кобургов, по прихоти которых, как он считал, страна ввязалась в Катастрофу, Велчев терпеть не мог, видя спасение от любых прихотей в республике, которая сможет поладить с соседями. Зато, будучи панславистом и латентным «русофилом», не сомневался в том, что нужно потеснее сближаться с СССР, «который, как ни назови, всё равно Россия», и Югославией, «с которой делить нечего», а если подружиться, глядишь, что-нибудь со временем и вернет.

Из этого он делал вывод, что «македонский вопрос» пора закрывать: что с возу упало, то пропало; жалко, конечно, но ничего не поделаешь — как Франция решила, так и будет. А стало быть, следует кончать с ВМРО, поскольку пока Иванушка, в Пиринском крае царь и бог, поплевывая на бессильную Софию, а заодно на Париж, ведет хитрые самостоятельные игры с Римом, Берлином и хорватскими усташами[138], толку не будет.

Не очень типичная для болгарского офицера тех времен позиция. Вернее, очень нетипичная. Однако Кимон с этим вполне соглашался, исходя из того, что Болгария и так чуть не погибла ради «третьей сестрицы», и если за Вардаром так и не случилось всеобщего восстания, следовательно, тамошние предпочитают не умереть болгарами, а жить македонцами или даже сербами. Ну и хрен с ними, раз так. Вот ежели сами-сами, масштабно, вот тогда... Может быть. Если сочтем нужным. А пока — «свинопасы».

В общем, при всем личностном несходстве Велчев и Георгиев стратегических разногласий не имели, а главное, оба были убеждены, что «кризис нравственности страшнее всех прочих кризисов», что «за сорока двумя партийными флагами совсем не виден трехцветный болгарский флаг» и что никто, кроме армии, не способен «поставить точку на разврате политической партизанщины и государственного паразитизма, порожденных издыхающей демократией».

Знало ли правительство обо всем этом? О Цанкове, разумеется, знало — он на всех углах вопил о скором «приходе НСД к власти мирным путем» — и как-то, в меру слабых сил, отслеживало. О нехороших настроениях в армии тоже данные поступали, и осенью 1933 года в гарнизонах десятка городов прошли аресты, а затем и суды, по итогам которых из двухсот привлеченных 54 заговорщика приговорили к смерти (правда, как к тому времени повелось, приговор не исполнили). Вот только к ТВС пострадавшие никакого отношения не имели и даже между собой связаны не были. Так, члены мелких автономных кружков самых разных взглядов — от «красных» и «оранжевых» до «черных» и «коричневых», в основном только формирующихся.

В структуре же Велчева конспирация была поставлена так четко, что чужие о ее ячейках просто ничего не знали, хотя они существовали во всех подразделениях и у каждого из восьмисот девятнадцати активистов был свой актив из трех-четырех, а то и десяти унтеров и рядовых. Да и кое с кем из знаковых генералов — совсем без них, учитывая кастовые нюансы, не срасталось — аккуратно поговорили, получив уклончиво-приемлемое: «Ну если царь сочтет нужным...». Так что в ноябре, обговорив все детали, Кимон, Дамян и их окружение пришли к выводу, что подготовка в принципе завершена и самое время спасать Отечество.

В БРАТСКОЙ, СЕРДЕЧНОЙ ОБСТАНОВКЕ...

Итак, люди готовились. Причем Цанков и его движение — вполне открыто, изо дня в день проводя митинги, демонстрации, встречи с общественностью и совершенно не скрывая, что намерены повторить ноу-хау Дуче с «походом на Рим». Назначили и дату — 20 мая, день открытия съезда НСД в Софии, принять участие в котором предложили всем сочувствующим, объяснив, что обычный съезд — хорошо, а «народное вече» — гораздо лучше.