Неудивительно, что правоверные наци из помянутой уже НСБРП «черного профессора» терпеть не могли, в том числе и по лютой зависти. Их-то программа была дословно списана с программы германских камрадов периода до «ночи длинных ножей», со всеми ее прибамбасами.
И правоверные «фа» итальянского разлива тоже злились: евреи им, в общем, были до фени, но «водач»[136] при всей жесткости принципов безоговорочно признавал Тырновскую Конституцию и веровал в принципы демократии вкупе с политическими свободами, включая свободу мнений. В связи с этим движение все-таки не дотягивало до «настоящей партии». Четкой программы не было (только речи лидера, которые каждый понимал, как хотел), четкого устава тоже (никак не могли договориться), да и сам профессор, при огромном к нему уважении «низов», в «верхах» безусловным вождем не считался. Мешали самодурство, капризность, самодовольство, полное отсутствие харизмы и, при том что в дискуссиях был силен, полное косноязычие перед толпой.
Так что «губкой», способной впитать в себя всё сколько-то похожее на фашизм, «Народное социальное движение», пусть и массовое, пусть и агрессивное, так и не стало. Больше того, наиболее последовательные активисты искали чего-то более последовательного, и логика сюжета вела их в «Звено», где уже забили поляну бывшие «цанковцы», не простившие профессору давешнего компромисса с Ляпчевым.
Следует отметить, что «Звено» было уже не просто клубом гуманитариев-индивидуалистов, с цитатами из Ницше рассуждающих о том, кто тварь дрожащая, а кто право имеет. Оттеснив отцов-основателей на роль чистых идеологов, единоличным руководителем организации стал Кимон Георгиев — человек без комплексов и рефлексов. Герой войны, потерявший глаз, один из учредителей Военной лиги и режиссеров «революции 9 июня», побывавший и в правлении «Демократического сговора», и в правительстве Ляпчева, он как был, так и остался убежденным фанатом
Отнюдь не «сапог», интеллектуал, с карандашом в руках проштудировавший модное «Восстание масс» Ортеги-и-Гассета и считавший своим кумиром Примо де Риверу (за что и был прозван
В общем, как сказали бы сейчас, меритократия[137], в приверженности которой его окончательно укрепили поездка в Рим и личная встреча с Муссолини. Однако вместе с тем и привели к грустному выводу: дескать, в Болгарии «черни» куда больше, чем в Италии, хотя это вовсе не значит, что нужно опускать руки. Мысля такими категориями, ни о какой массовой поддержке Георгиев даже не думал — напротив, полагая, что захват власти —
Ну как взаимо... В принципе, в эмпиреи высокой теории глава ТВС, персона совершенно непубличная, не воспарял, будучи человеком очень конкретным, и взгляды у него были вполне земные, без всяких испанских философий. Храбрый, заслуженный, но больно ушибленный войной, он был убежден в том, что любого вида союз с Германией до добра не доведет, а вот союз с Францией, напротив, обеспечит победу в любом конфликте.