Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Аресты, уже идущие вовсю, стали адресными. 21 апреля на явке, дав свой последний бой, погиб Коста Янков. Через день та же судьба постигла Ивана Минкова. Правда, трем членам Штаба всё же удалось бежать в Югославию, но уже 26 апреля армия перекрыла границы. И начался ад. Или даже АД — именно так и никак иначе. Разъезжая по адресам, хватали всех, включая бывших «красных» и «оранжевых», ушедших из политики, излишне вольнодумных журналистов, просто болтунов, а частенько и вовсе попавших под горячую руку непричастных, ни в каких списках не значившихся.

Только по официальным данным, без всяких ордеров по всей стране — в Софии и в провинции — забрали 23 764 человека, и тем, кому выпало предстать перед военно-полевыми судами, штамповавшими приговоры «повесить» под копирку, еще повезло. У них, по крайней мере, был шанс. У других шанса не было. Самостийно возникшие «гражданские комиссии», к властям никакого отношения не имевшие и подчинявшиеся только Военной лиге, без намека на суд, вприглядочку, наскоро опросив, определяли: «отпустить» (редко), «передать властям» (в основном) или «ликвидировать», а далее — где как.

В полицейском управлении Софии «пособников» живыми заталкивали в топку, в армейских казармах — забивали ногами, в подвалах и гаражах — рубили лопатами и душили проволочными петлями, а тела сбрасывали во рвы, тщательно утаптывая землю. И всё. Согласно легенде (а правда или нет, не знаю), пришли даже за генералом Жековым, но тот, не смешавшись, резко скомандовал: «Кругом марш!» — и вояки, привыкшие ему поклоняться, не посмели ослушаться, а военный министр, к которому бывший командующий немедленно поехал, с извинениями заверил его, что произошла ошибка.

Но это история уникальная и, повторюсь, возможно, байка. Это еще не произошло обычных в таких случаях еврейских погромов. Несмотря на то что один из пойманных режиссеров акции, Марко Фридман, был как раз евреем, 60-тысячная община считалась настолько лояльной, а задержанный оказался такой «белой вороной», что лично Цанков предписал «не идиотничать, не искать еврейский заговор», и руководство Военной лиги, состоявшее далеко не из «юдофилов», с ним согласилось.

Первые сведения о судьбе «без вести пропавших» начали просачиваться только через 20 лет, и тогда же (правда, это старались не афишировать) выяснилось, что на «фашистскую военщину» всех собак не повесишь. Взрыв в соборе до такой степени потряс страну, что на помощь гражданским комиссиям пришла общественность. Ладно бы на «подозрительных» просто стучали — частенько случалось так, что обычный работяга — слесарь, печатник, пекарь, а не то и учитель, санитар или лавочник, возвращаясь с работы, обращал внимание на хрипы и крики, заглядывал туда, откуда они неслись, пугался, но, услышав пояснение: «Террористов кончаем. Хочешь помочь?» — вливался в команду.

Это вдохновляло, вселяло мысль о «народной воле» и давало импульс. Кстати, именно в эти дни, глядя на происходящее, сделал окончательный выбор и пошел служить в полицию молодой еще, только решавший, кто лучше — Маркс или все-таки Дуче, Никола Гешев, ученик самого Благоева, а в будущем величайший специалист XX века по политическому сыску, один из прототипов райновского[125] «Господина Никто», по методикам которого строились славные «Державна сигурность»[126] и «Stasi»[127]. Но это к слову, а если по делу, то, по подсчетам Георгия Маркова, который объективен, порубили-удавили 503 человека, включая почти всю «красноватую» интеллигенцию.

На таком фоне 1—11 мая почти незамеченным прошел суд над организаторами взрыва. Пятерых осудили заочно, но четверо из них погибли на той же неделе, двое получили длинные сроки, а троих публично повесили 27 мая, причем (всё запечатлено на пленку) Задгорский до конца визжал и отбивался, а Фридман, выкурив напоследок папироску и бросив городскому палачу, цыгану Яшару: «Ну что, цыганин, приходится работать?» — умер хладнокровно.