Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Следует отметить, что верхушка БЗНС сознавала неустойчивость своего положения. В отличие от крестьян, на которых сыпался дождь льгот, их лучшие представители понимали (ибо видели), что реального обеспечения этим льготам нет. Оккупированная страна не имела возможности спорить с Репарационной комиссией, а Репарационная комиссия действовала в интересах западных банков и фирм, требовавших превращения Болгарии в табачную плантацию Европы.

При этом перейти на табак решительно везде было невозможно просто по климатическим и земельным обстоятельствам, а спонсировать что-то другое Европа не хотела, и других источников инвестиций не было. И даже — с победителем ведь не спорят! — приведя сельское хозяйство к монокультуре, нельзя было извлечь из этого пользу для болгарской экономики, потому что закупочные цены назначал синдикат покупателей, а не как хотелось бы «земледельцам» — свободный собственник на свободной земле.

В результате бюджет трещал по швам, что рано или поздно не мог не ощутить в своем хозяйстве среднестатистический «бай Ганю» — то самое большинство населения, на котором держался режим. А если учесть, что все эти детали внятно и доступно растолковывали сельскому населению «гости из города» — коммунисты и демократы, то для тревоги и вовсе складывались совсем нешуточные основания.

И первая ласточка чирикнула достаточно скоро: после 1921 года, когда БЗНС почивал на лаврах, пришел февраль 1922-го, а с ним и выборы в сельские общинные советы, на которые Стамболийский и его ближний круг возлагали очень серьезные надежды. Однако эти чаяния не сбылись.

Вопреки ожиданиям, на местном уровне, особенно в «не табачных», неперспективных районах, где уровень жизни был ниже, а коммунисты сильнее, сделать результат не получилось. Процесс подсчета слишком плотно контролировали, а при попытке подключить «оранжевых» с дубинками начинали стрелять на поражение юные, абсолютно беспощадные анархисты, на которых БКП реального влияния не имела, и храбрые «гвардейцы» из опасных мест бежали.

В итоге, со всеми фокусами, БЗНС вместо трех четвертей набрал чуть больше половины голосов, на втором месте уверенно шли коммунисты, а за ними — в зажиточных селах — демократы. И это более всего напрягало, поскольку означало, что наиболее здравомыслящий «бай Ганю», отойдя от эйфории, начал выбирать не сердцем, а мозгами.

Допускать такого ни в коем случае не следовало, а вот как-то найти общий язык хоть с кем-то из «городских», напротив, следовало обязательно, потому что — Стамболийский своим «практическим умом» сие прекрасно понимал — в городах опоры у «земледельцев» не было вообще, и всякие разговорчики, критиканство, молодежные кружки, которым совершенно не нравились самодовольные парубки с дубинами на улицах, при всем том, что слово нематериально, создавали нехороший фон.

Да и «великие силы» требовали поскорее устанавливать нормальные правила мирной жизни, в рамках которой цензура и военное положение как-то не смотрелись. Так что в конце концов, покряхтев и поругавшись на высшем уровне, где полного единства тоже не было, «лучшие люди страны» в марте отменили самые одиозные меры, которые долго старались не отменять. Но вместе с тем, здраво не доверяя «городским», приняли меры иные.

В соответствии с «приложениями» к Закону о народном просвещении, старшеклассникам, студентам, школьным учителям и преподавателям вузов под страхом отчисления или увольнения категорически запрещалось так или иначе заниматься политикой — во всех видах и без всяких оговорок. Приняли и новую редакцию абсолютно европейского, у Сорбонны списанного «Свода университетских правил», постановив, что все профессора и приват-доценты, хоть как-то занимающиеся политикой, лишаются жалованья (и пусть кормятся из партийной кассы), а все политизированные студенты (с оговоркой: кроме «молодежного крыла» БЗНС) лишаются права по окончании учебы работать в госструктурах.

Естественно, Университет (в Болгарии почти такая же священная корова, как Конституция), расценив наезд как посягательство на его автономию, послал «кормящее сословие» далеко и запредельно внятно. «Народный сговор» бил в колокола, общественность встала на дыбы, правительство оплевывали ежедневно, а вдобавок ко всему в события цигель-цигель включилось «просвещенное общечеловечество». Самые известные ученые, философы и властители дум Старого Мира резко осудили, пресса возвысила голос, Сорбонна, Кембридж, Оксфорд, Саламанка приняли резолюции «в поддержку», как бы сами собой возникли тучные «фонды зарплат», с резким протестом выступила дюжина правительств, — и выяснилось, что «крестьянским мессиям» не так уж пофиг всё, что дальше милой завалинки. Новеллу отозвали, и всем стало ясно, что чирикнула уже вторая ласточка.

ЧТОБЫ ЗНАЛ, ГОВНО, КОМУ КЛАНЯТЬСЯ...