Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

К декабрю, однако, ситуация изменилась. Безусловно, в понимании Стамболийского, сословный подход возведшего в абсолют, коммунисты с их классовым подходом были такими же конкурентами (а значит, врагами — иначе шеф не мыслил), как и «автономисты» с их национальными заморочками. Но если без союзников — никак, то, может быть, всё же есть смысл как-то поговорить с Москвой, чтобы Москва наставила на путь истинный БКП? Разумеется, очень аккуратно. В конце концов, ведь нашла же Советская Россия общий язык с националистами Ататюрка. В общем, Райко, спроси...

Ну и спросили. Неофициально. По линии Коминтерна. Как социально близкие. Ответ был мутноват, но обнадеживал. Типа, вас, товарищи, с вашими «сословиями», «диктатурой крестьянства» и прочей мататой, конечно, сильно заносит, Маркса читать надо или там товарища Троцкого... Но, с другой стороны... Крестьяне, конечно, тоже трудящиеся, а «диктатура трудящихся», хотя и хрен знает что, но все-таки лучше, чем ничего. Так что дерзайте, наши товарищи мешать не будут. А там посмотрим: ежели пойдете верным путем, поддержим, и по партийной линии, и по государственной.

Параллельно, правда, пошло распоряжение и коммунистам: сидите тихо, как сидели, ни во что не вмешивайтесь, но имейте в виду: у вас там вполне возможна «гражданская война между двумя отрядами буржуазии», так что, на всякий случай, готовьте вооруженное восстание. И будьте готовы взять власть, когда «два отряда» порвут друг друга.

Но не раньше. «С коммунистическим приветом!» И 19 декабря, сразу по ознакомлении с посланием, руководство БКП откликнулось: «Есть!».

Однако ни шеф, ни Даскалов об этом, разумеется, ничего не знали, а потому, получив ответ из РСФСР, в тот же (ирония судьбы!) день, 19 декабря, сообщили бюро ЦК — самым доверенным и проверенным, что игра в демократию себя изжила и «крестьянская революция в опасности». Так что вот тезисы новой программы: БЗНС «идет на взятие полной власти не как партия, но как единственный авангард "кормящего сословия" и союзного ему мастерового люда».

КОМЕДИЯ ОСОБОГО РЕЖИМА

Прочь политику, даешь экстрим! София. 4 февраля 1923 года. Национальный театр. Роскошный концерт с участием всего бомонда. Антракт. Место № 8, девятый ряд, почти впритык к правительственной ложе. Молодой человек с хлыщеватыми усиками встает и достает из-под пиджака пакет. Женщина истерически визжит: «Бомба-а-а-а!» — а усатый хлыщ тем временем бросает пакет в ложу, но не ранее чем все министры ее покидают.

Взрыв громкий, но не сильный: винты и болты, которыми традиционно набита «одринка», поражают только стены ложи и там застревают — в зале пострадавших нет. Бомбист с револьвером спокойно, мимо полиции и пожарных, идет к выходу, и поджидающее авто уносит его в ночь.

Реакция Стамболийского вальяжна: «Я прощаю злодея!». Реакция единственного как-то пострадавшего министра: «Этот мерзавец подумал, сколько стоит мой смокинг?». Из всех VIP-персон всерьез взволнован только царь, прибежавший из монаршей ложи, однако премьер, покровительственно похлопывая Его Величество по плечу, небрежно роняет что-то типа «спасибо, дружище, но кому быть повешенным, тот не утонет».

Наутро СМИ наперебой излагают версии. Вариант официоза, естественно: «Македонские террористы посягали ни жизнь мессии болгарских трудящихся!». Вариант оппозиции, столь же естественно: «Дешевый водевиль! Очередная провокация». Коммунисты комментируют с тихим ехидством типа «чума на оба ваши дома». А Райко Даскалов, глава МВД, подписывает распоряжение довооружить «оранжевую гвардию» и усилить патрулирование улиц «гражданскими активистами».

С этого места, пожалуй, подробнее. Можно, конечно, обойтись и без деталей, но слишком уж «вкусно», да и не так всё просто. Детали на сегодняшний день известны в нюансах, и, прежде всего, отметим, что террорист, бывший анархист Асен Даскалов (однофамилец министра), действительно был боевиком ВМРО — и даже любимчиком «Старого» — Тодора Александрова, которого подкупил «страстью своего желания» войти в ряды Организации (стремясь доказать свою преданность «общему делу», он, хотя никто его об этом не просил, произнес клятву, держа руку над свечой, пока не запахло жареным мясом).