Post scriptum

Столкнется вдруг она с Молодым поэтом, мелькнут на какое-то мгновение тени их вместе и разлетятся, что-то крича друг другу, а, может быть, просто кивая.

Кто знает, где проходят их дороги? Что можно увидеть там, в царстве лунного света?

Но кто не видит, что над городом повисли облака, скрывшие верхушки высотных зданий, и только изредка в просветах между этими облаками промелькнут черные кудри, будто рассыпавшиеся по небу, а может, вовсе не кудри это, а пятна в лунном мареве и результат игры белого луча.

Мало кто понимал, что творилось там, под крышами домов, а лицо Аполлона появлялось чуть ли не ежедневно.

Бесполое существо не замечало его, но в ужас приводил взор бога Молодого поэта, а потому всё чаще скрывался он в Зеркальной зале и выкрикивал свои стихотворения размахивающим руками двойникам.

Теперь уже даже они, его бесчисленные отражения, не могли понять смысла его произведений, и только исступленно метались по стенам.

Не мог здесь пробыть долгое время Молодой поэт, потому что мысли о Сиринге постоянно терзали его сердце, рассыпаясь нескончаемыми меандрами. Глаголющий бессмысленные фразы, выбегал он на лунную дорожку, чтобы встретить там нимфу, но далеко не всегда сталкивались их пути.

Тем временем становилось похоже на весну. Но только нечто подобное весне начиналось, а сама она была далёко у северных берегов Африки, о чем стало известно из писем.

Однажды встретилось Бесполое существо с Дашенькой в Большом зале[101]. Непонятно было, условились они заранее или получилось это случайно, но оказались рядом в концерте, где и заколдовал их старый кудесник, наверно, уже последний из племени магов, потому что все остальные были много моложе и потеряли волшебную силу. Он же, с огромной, в седых кудрях, головой, всесильный и величественный, еще умел проникать в души представших ему.

Заколдовал Одиссей Димитриади[102] Дашеньку и Бесполое существо.

De la musique avant toute chose[103].

Они долго после этого молчали. Потом:

– Я б не смогла узнать все эти портреты[104], а вот в Исторической библиотеке узнаю всех.

Смотрели в зал Бородин, Вагнер, Римский, Даргомыжский, его-то и играли в тот вечер. Бесполое существо могло сказать обратное (в Историчке бывало оно не часто), но промолчало…

– Вспомнила вдруг об экземпляре «Поэмы без героя», правленом Ахматовой. De la musique encore et toujours[105]… Я ничего не понимаю в музыке, – сказала, – но сегодня было очень хорошо.

И стала Дашенька говорить о своих переводах и о том, что хотелось бы ей перевести трагедию. «Как они плохо переведены!» – воскликнула. Бесполое существо промолчало, улыбнувшись.

Вышли: вечером Никитская превращалась в фантастическую дорогу, по которой проходили сказочные существа. Вот и Сиринга летела по ней, рассыпая меандры, а с карниза Зоологического корпуса старого Университета[106], казалось, глядел Молодой поэт, – впрочем, только казалось.

Плакало Бесполое существо. А Молодой поэт сидел на ступенях храма Аристея. Старый бог положил на свои колени голову с взлохмаченными волосами и гладил по плечам поэта сморщенными руками.

– Вы всегда должны помнить, что никто не знает, где его ждут и гибель, и слава! А потом: Курциус[107], умирая, воскликнул: «Какие колонны!» У нас с Вами есть эта возможность, поэтому мы должны чувствовать себя бесконечно счастливыми, – говорил Старый учитель, бог Аристей. – Σοὶ μὲν ἐγὼ πτέρ' ἔδωκα…[108]

V

Грозные взоры метал Аполлон всё чаще и чаще. Не было спасения уже от его стрел Молодому поэту, где б ни блуждал он.

И только покидала его, возвращаясь в прекрасный замок, Сиринга, настигал поэта гнев Великого бога.

Только скрывалась на горй маленькая фея, начиналась страшная погоня, и мелькало, мелькало в глазах Молодого поэта незнакомое, новые открывались перед ним пейзажи, но совсем не радовали они его, а только наполняли ужасом сердце.

Громче и громче вскрикивал поэт, как никогда размахивал руками и колотил себя в голову. Не видел он уже теперь Сиринги, и не мелькали в облаках знакомые очертания. Блеснуло вдруг что-то похожее на Чистые пруды. «Что это?» – подумал Молодой поэт, не узнавая…

Но опять скрылось, и в этом пустом пространстве кричал только поэт: «Сиринга! Сиринга!», – хотя никто не отвечал на эти возгласы.

А в это время неожиданно, открывая скучнейшую книгу, подумало Бесполое существо, что нужно Дашеньке штудировать Геродота, чему она, по его мнению, сопротивлялась. А кроме того, классику необходимо знать Рошера[109], – и наполнило комнату ворчанием по поводу несовершенства комплектования библиотек.

Что-то еще пробормотало о Дашеньке и закашлялось от хронической простуды предчувствием нехорошего.

Всё так же каждый вечер открывался Платон и всё так же звучали его слова: ἰδεῖν δὲ τήν ψυχὴν Θαμύρου ἀηδόνος ἑλομένην[110]. От этого плакало Бесполое существо, и бесконечно текли тихие слёзы.