Post scriptum

Вспомнило, как, усталые, уехали она из Великого города для того, чтобы вдвоем скрыться в величественных горах, и как жили вместе они в шалаше, среди людей, не говоривших по-русски.

Как выкрикивал поэт, глядя на горы, неразбериху, а оно сравнивало их существование с жизнью Маклая[87]. Как, забравшись на вершину, сидели они и молча смотрели в ущелье, где иногда появлялись люди, и как каждый день в пропасть стремился броситься Молодой поэт. И не верило ему Бесполое существо, которому тоже не всегда было легко. Теми днями больше всего они спорили и иногда бывали готовы убить друг друга, чтоб через минуту стать как никогда близкими снова.

Вспомнило оно всё и открыло Платона: μανίαν γάρ τινα ἐφήσαμεν εἶναι τὸν ἔρωτα[88], а потом углубилось в чтение бессмертного «Федра».

III

Выбежал Молодой поэт, устремился куда-то, не зная куда, устремился еще выше, чем обычно в голову ему приходило, и другое почувствовал небо над собою.

Шел он, не узнавая улиц Великого города, и казалось, что вовсе не в нем теперь он.

Другие пути открылись перед глазами, по-другому сверкали крыши, по-другому смеялся ветер.

«Где я?» – не приходило в голову подумать поэту, потому что сверкали его очи, а руками размахивал он особенно сильно.

И вдруг увидел: побежала легко и совсем близко Сиринга. Узнал он уже виденные черты, завопил: «Дриада!» – но уже не услышала его быстрая дева, и меандрами рассыпались ее следы.

Мелькнет на перешейке шлейф,
Сноп искр рассыплется блестящих,
Луна становится бледней,
Трамвай звенит гораздо чаще.
Мелькнет за переулком шлейф,
Меандры на снегу растают.
Душе становится светлей,
Но что случилось – я не знаю.
Потом останутся следы.
Как их понять? Что делать с ними?
Как разгадать, откуда ты
С глазами тайно огневыми…
На перекрестке шлейф мелькнет,
В глаза посмотрят эти очи,
Уйдет тоска, растает лед,
И минет время сна и ночи[89].

Так, путешествуя долго, без цели, достиг он Зеркальной залы, его приглашавшей внутрь.

Войдя, возгласил, что здесь будет жить он отныне. Возгласил, и себя ощутил среди множества разных людей. Обступило его долгожданное общество, то, о котором мечтал он на Чистых прудах, там, где грустило в одиночестве Бесполое существо.

Но все в этом обществе размахивали руками, били кулаками себя в голову и разъяренно кричали о Сиринге.

Это в зеркалах отражалась фигура Молодого поэта, мечущегося в исступленности, декламирующего непонятное, ищущего небывшее.

Всё это повторялось ежедневно, пока не выходил поэт на лунную дорогу, где встречал бегущую Сирингу и устремлялся за ней. Обменивались несколькими взглядами, и бормотал поэт несуразицу.

А потом, как только исчезала Сиринга, появлялось лицо Аполлона, которое преследовало его до возвращения в Зеркальную залу или до новой встречи с нимфой.

Гонится Аполлон за поэтом, свистят его стрелы, быстрее бежит поэт и рассыпается под его ногами лунная дорога. Сверкают вдалеке зарницы, озаряя подчас полнеба, и неожиданно там, где разорваны облака, замелькают знакомые очертания. Сверкнет на мгновение устье Яузы и зубы высотного дома, где, кажется, обитают варварские божества, беленький монастырь на холме и купол последней оставшейся в Великом городе церкви, и снова исчезнет. Далеко позади остались все эти дороги, по которым Бесполое существо каждый вечер возвращалось в чистопрудный дом, где встречал его, мяукая, Рыжий кот, и пустое кресло отливало печалью.

Закутавшись в плэд, открывало оно Платона и читало не раз вдохновлявшие строки. Продолжалось это изо дня в день, но всё равно казалось, что пополам раскололась старая комната, еще темнее стали отрывающиеся обои, и уже не маячила за окнами бесконечность, а Бесполое существо всё чаще и чаще лежало без сна до утра на своем диване, а потом опять ехало в метро, зажатое немыслимо в вагоне, и каждый день становилось всё больше и больше людей, и снова мелькали юные влюбленные и сверкавшая алыми губами в черном дама. А потом скользило по заполненной людьми дорожке. Догоняла его девушка, спрашивая:

– А правда, Вам не понравились мои стихи?

– Нет, почему же, qui sedens adversus[90]. Я помню прекрасно: dulce ridentem[91], я наслаждался, я понял Вас…

И Дашенька в ответ начинала читать новые, написанные над текстом латинским, стихи или поэму об Аргусе[92]. О стоглазом городе, вновь породившем Сирингу, и в эти моменты меандрами рассыпблась улица.

А потом опять догоняло медленно ползущее Бесполое существо маленькая фигурка, и всё чаще продолжались эти мимолетные беседы.

Длинней стали короткие черные кудри, в которых рассыпалось неизреченное, и уста, декламирующие убитого поэта[93].