Последний сын графа

– Ну, разумеется! Говорю же тебе! Простым человеческим языком: мне лично кажется, что все поджило, но врач умоляет подождать еще хотя бы две недели до месячных. Но укол мне уже сделали, – я посмотрела в его стеклянные глаза и пояснила: – Теперь уже не пьют противозачаточное, а колют. Это удобнее и не так вредно, и защита лучше. Андэрстэнд? Я хочу тебя! Очень-очень! Но мне пока что еще нельзя!

– Знаешь, любимая, нам надо еще раз проработать коммуникацию, – сказал Себастьян, помолчав. – Ты не могла мне все это просто и прямо после родов сказать, а не строить из себя Мариту, выбирая метафоры, которых я не пойму? Я думал, ты в самом деле счастлива исключительно тем, что носишь ребенка. Иначе, с чего после родов все сразу оборвалось?..

– А что из меня текут все виды биологических жидкостей, не подумал?! Ты, все-таки, лошадей разводишь и сам принимаешь роды у любимых кобыл!

– Любимые кобылы позволяют мне присутствовать при родах.

– Твои кобылы тебя возбуждают потом?! – вскинулась я. – После родов? После того, как ты извозился в их слизи, крови, околоплодных водах и пуповину обрезал?

– Они меня и до родов не возбуждают, – ответил Себастьян; потом улыбнулся. – Ладно, ты права, я все понял… А почему ты все еще занимаешься йогой? Я думал, это для беременных.

– Нет, теперь это йога для восстановления мышц тазового дна! – почти тысяча евро в час и тренер реально знает, что она делает, но цен Себастьяну лучше не знать. – Тренер сказала, что после я буду такая же, как я была до. И никто, кроме моего патологоанатома, никогда не узнает, что я рожала.

– Почему ты мне все это толком не объяснила?

– Я думала, ты просто потерял ко мне интерес… Смысл был спрашивать и еще больше тебя этим раздражать? Ты никогда особенно не кипел, пока я была худая.

– А с чего мне было кипеть? Первые месяцы твой этот мобильный градусник писал мне чаще, чем ты сама.

Чуть-чуть смутившись, я дернула плечом:

– Когда я пыталась затащить тебя в постель ради секса, ты отбрыкивался.

– Я отбрыкивался ДО того, как я с тобой переспал. И к слову: овуляция бывает раз в месяц, а не когда тебе захотелось, чтоб я пришел. Чтоб ты была в курсе, как я «отбрыкивался».

Я рассмеялась, нисколько и ни о чем не жалея.

– Ты врешь, как и все мужчины! А я вот выяснила, что если слегка побегать по лестнице взад-вперед, дешевый градусник говорит, что бывает!

На этот раз рассмеялся он.

– Ты поэтому мне призналась? Когда из-за своего живота ты перестала видеть ступеньки?

– Да… И да, мне нравилось. Да, я хорошо выглядела, но я не хочу рожать, как твоя кобыла. Я думала… Думала, что я тебе нравлюсь.

– Нравишься.

– Тогда зачем нам новые дети? Ты ведь спал с кем-то и просто так, без детей.

Себастьян слегка поморщился.

– По поводу второго ребенка, это недоразумение… Обычно, стоило мне только намекнуть, твоя одежда сама на пол падала. А после родов, ты мне даже обнять себя не давала. Все время пряталась и я… Ну, сперва, я злился, потом подумал: да и хрен с ней. Хочет ребенка, родим ребенка и попросил Мартина убедить Лизель.

– После родов я была больной, разбитой и истекающей молоком. Я хотела быть легкой и веселой как раньше, но не могла. Я болела… Мне нужно было время, чтоб снова стать такой, как я тебе нравилась. Если б я тебя обняла, ты бы ко мне приклеился… Мне было неловко.

– Если бы ты была просто моей любовницей, я бы уже тебя бросил, – проронил он. – Так и не узнав, почему.

– Если бы я была просто твоей любовницей, я бы предохранялась и такой ситуации просто не возникло бы! – парировала я. Потом устыдилась. – Ты прав: нам в самом деле нужно работать над коммуникацией.

Мы помолчали, не зная, как разбить лед.

– Хочешь, я тебе минет сделаю? – предложила я.

Себастьян рассмеялся:

– Вот это – моя любимая девочка! Иди сюда!..

Я громко выдохнула, резко откинув голову, когда его губы коснулись меня внизу. Боже, как хорошо… Но сказать это, даже застонать не успела: в холле кто-то закричал. Кто-то зарыдал… Дом ожил, там и сям захлопали двери.

Мы подскочили, резко переглянувшись:

– Что происходит, черт подери?

По общему коридору из Галереи в мое крыло, громко шлепая босыми ногами о каменный пол, бежал ребенок.

– Папа! Папочка! – закричал Рене, стуча кулачками в дверь, а потом расплакался. – Папочка…

Дядя Мартин умер!

То была долгая и очень темная ночь.

Утратив сразу же все амбиции, Лизель сидела в том же кресле у огонька. В той самой гостиной, где Мартин в последний раз не дорассказал анекдот про епископа и монашку. Сидела и молча смотрела прямо перед собой.

Встревоженная Мария, которая сразу же примчалась к старой хозяйке, распоряжалась переездом и нянями. Себастьян разговаривал с людьми из похоронного института. Я молча держала Лизель за руку. Марита, стоя рядом, что-то говорила о похоронах. Венки, цветы, кто где встанет и что наденет. Лизель же просто сидела, молча глядя в огонь. Даже когда я, не выдержав, резко попросила Мариту заткнуть рот, Лизель не шелохнулась. Зато Марита взбесилась.

– Я все еще графиня! – прошипела она.