Последний сын графа

– Ты графиня лишь пока ты жива! – взвилась я, готовая двинуть ей в челюсть. Как ее собственный сын, когда-то вырубил мою мать.

– А, ну, прекратите обе! – прикрикнула Мария на нас.

Но и тогда Лизель не шелохнулась. Абсолютно сломленная, погасшая, потерявшая интерес ко всему, она лишь чуть слышно шмыгнула носом. Если бы все мы провалились в небытие, она не заметила бы. И больно было видеть ее такой. Лизель, которая никогда не теряла присутствия духа. Разве что один раз, когда она рыдала на псарне.

– Так что же насчет венков, Лиззи, – сказала Марита.

И я, не выдержав, развернулась и сильно толкнула ее.

– Клянусь богом, Марита, если ты не заткнешься, тебе самой потребуется венок!

Пока графиня стояла, разинув рот, между нами скользнула Мария. Отодвинула меня в сторону и, встав на колени перед камином, встряхнула Лизель.

– Возьми себя в руки, фата! – строго сказала она и суеверно перекрестилась. – Что Мартин о тебе сейчас думает? Сидишь, сопли распустила! Немедленно поднимайся. Мы едем домой!

Это был первый раз за ночь, когда Лизель хоть как-то отреагировала на окружающий мир. Она огляделась вокруг и вдруг разрыдалась.

В чужом горе нет ничего привлекательного, а дядя Мартин по большей части был громогласным тираном и идиотом, но эти двое так любили друг друга. Теперь же, Лизель осталась одна. И все мы, стоявшие вокруг нее полукругом, словно она была здесь хозяйкой, и к тому же вдовой, молча склонили головы.

Маркус беспомощно присел рядом с ней на корточки. Она припала к его плечу, продолжая всхлипывать и вместе с Марией, он сумел заставить ее подняться и увести…

Домой

На похоронах Элизабет не проронила ни единой слезинки. Она была, по сути, его вдовой. Но не могла рыдать над гробом, как вдовы. Они любили друг друга так много лет, но ей нельзя было ни проститься с ним, ни опереться, скорбя на чью-нибудь руку. Мартин был кардинал и на похороны съехалось немало церковных шишек, но… Если они и догадывались о чем-то, то поводов убедиться в этом, Лизель не подала.

С самого начала, как только тело подготовили к погребению и вернули его семье – в гробу со стеклянной крышкой, мотором и вентилятором, гоняющим по гробу холодный воздух, его немедля обступили со всех сторон и стали читать молитвы.

У кардинала фон Штрассенберга не было ни любимой женщины, ни семьи. Он отдал себя в руки Церкви и Церковь проводила его останки в фамильный склеп Штрассенбергов на освященной земле. Как только дверцы камеры, в которую поставили гроб закрылись, Мария и я, молча взяли Лизель под руки и усадили в машину, чтоб отвезти домой.

Я ждала что, оказавшись вдали от всех посторонних глаз, она расплачется и это ее расслабит и успокоит, но Лизель не плакала. Сидя перед камином, она держала в руках стакан коньяку. Совсем одна, если не считать меня и Марию. Фредерик и Маркус должны были остаться до конца службы и на поминки. Первый, как слуга Церкви. Второй, как второй человек в семье.

– Как Ричи?

– Мы перевезли его к нам. Мария обо всем позаботилась. Он в порядке.

– Прости меня, – сказала Лизель и глубоко вздохнула. – Прости, что я втравила тебя во все, не догадавшись даже задуматься о таком исходе.

– Не надо сейчас, – я стиснула ее руку.

– А когда надо? Без Мартина, в лучшем случае, его интереса хватит еще на год. Потом он займется чем-то другим и Марита выдавит тебя из графского дома.

– Если я ее сама, первая, подушкой не удавлю, – процедила я.

Наши отношения с Маритой, без того уже непростые, обострились еще сильней. Но мне не хотелось, чтобы Лизель казнила себя еще и за это.

– Мартину было семьдесят пять. Он все равно не дожил бы до того времени, как Рихард вырастет, – прошептала я.

– Да, но Себастьян мог успеть к нему привязаться… Я так сглупила, сблизив его с Рене.

– Лизель, хватит! – я уже сама плакала. – У Рича есть мы, а у Рене лишь Себастьян. Не надо сейчас. Ты сама не понимаешь, что говоришь.

– Что я не понимаю? Что Марита переиграла тебя, обошла на всех сразу поворотах? Что я не понимаю, кого он постоянно выводит в свет, пока ты сидишь тут с Герцогом, притворяясь, будто бы всем довольна? Чего я не понимаю?

– Это типичное окончание всех моих отношений, бабушка! Прекрати! Если мой любовник предпочел Мариту, это моя вина. Не твоя и не Мартина.

– Она права, фата. Если Себастьян потерял к Виви интерес, Мартин все равно бы ничего не мог сделать. Он был не то, чтобы эксперт в подобных вещах, – вмешалась Мария. – Ты сама говорила. Что если бы могла все вернуть, ты думала бы лишь о любви, а не об интригах.

– Я была разбита, – проворчала Лизель. – Совсем не думала, что несла. Мартин был священником, даже речи не было оставаться вместе. Если бы я и осталась в Италии, посвятив всю себя ему, он бы давно заскучал и остался с одной из своих любовниц, с которыми сходился в надежде забыть меня.

– В этой семье, хоть кто-нибудь хранит целибат? – ворчливо поинтересовалась Мария и это сработало.

Элизабет рассмеялась.

– Да, Виви.