Последняя орбита

До рассвета Гуща перезарядил кислородный и питательный аппараты, поменял энергетический блок киберу. Когда же взошло Солнце, был готов идти дальше. Решил побывать на вершине и по пологому склону, дав тридцатикилометровый крюк, выйти к вездеходу. Он уже собирался повернуть на юг, где дорога каза­лась более ровной, как вдруг вспомнил находку Вундеркинда. Было светло, но звезды на небе не гасли, просматривались. Па­вел отыскал Большую Медведицу, опустил взгляд и наткнулся на террасу, будто вырезанную в скале, стоявшей над широкой, по­крытой внизу туманом долиной. Ничего особенного на террасе, однако, не заметил.

— Где же то инертное вещество? — на всякий случай спросил он робота.

— На месте, — кибер будто недоумевал недогадливости че­ловека и даже насмехался над ней.

— Так веди, если ты все знаешь, — и Гуща подумал, что робо­ту очень малого не хватает, чтобы стать умным собеседником.

Терраса находилась немного в стороне от намеченного им пути. Но до вечера было далеко, и он не торопился. Тем более что именно здесь появилась площадка для обзора.

Павел чувствовал себя как в земном самолете на заоблачной высоте. Далеко внизу клубились, похожие на облака, светлые на солнце лысые горы. В этой дикой красоте было необычное ве­личие, непреодолимая сила. Павлу стало скучно. Великий тво­рец — природа здесь будто бы остановилась на пол пути. Понас­тавив гор, понасыпав песка, она забыла обогатить планету водой, растениями, животными...

Узкое обрывистое ущелье перегородило путь, когда до терра­сы было уже совсем близко. Павел покачал головой и фыркнул. Ущелье, похоже, опоясывало нужную им скалу с террасой со всех сторон.

— Словно ров средневековой крепости, — он показал товари­щам эту внезапную преграду.

— Ну, значит, должен быть и мостик, — пошутил Степан Васильевич.

— Ладно, поищем.

Пока Гуща раздумывал, куда повернуть, Вундеркинд, поше­велив своими антеннами, сдвинулся с места. Подражая хозяину, он свернул вправо, отошел назад и остановился, глядя линзами на что-то видное ему одному. Гуща подошел и окаменел.

— Что вы нам этот ров демонстрируете вот уже целых пять минут? Думаете, мостик действительно вырастет? — не выдер­жал капитан.

— А-а, — спохватился Павел и направил телекамеру на тер­расу.

— Что это? — всегда спокойный Бурмаков не сдержался, за­кричал: — Витя! Виктор!

На отрезанной от горы, не прикрытой скалой террасе, рванув­шись к небу, но не сумев оторваться, застыла в скованной недвиж­ности фигура — то ли памятник, то ли засохшее дерево.

Оставив Вундеркинда на месте, Павел побежал вдоль обры­ва, ища тот шутя обещанный Бурмаковым мостик. Он спешил, перепрыгивая через камни и ямы, и остановился, запыхавшись, бледный, только тогда, когда, обежав вокруг, наткнулся на робота. Тут сверкнула догадка, что скала, может, совсем не случайно обо­соблена, недоступна. Тот, кто оставил эту непонятную фигуру, наверное, позаботился о ее сохранности. Кого и чего он боялся, для кого ставил?

— Памятник? — нарушил его размышления Бурмаков.

— Чей? — Хотелось и было боязно поверить, что перед глаза­ми что-то рукотворное, чужое.

Со светло-желтого пьедестала, который глубоко врос в скалу, стремилось в высоту нечто спиралевидное, поросшее серебрис­тыми листочками, со спутанными ветвями. Что-то знакомое былов этой фигуре, несокрушимой, способной устоять бесконечно долго перед натиском всех возможных марсианских стихий. Но прежде чем он наконец догадался, что означает фигура, Вундер­кинд флегматично произнес:

— Напоминает макет Галактики.

Растерянный, обрадованный Павел воскликнул :

— Действительно! Как, Степан Васильевич?

— Похоже... — капитан тоже был ошеломлен.

Тысячи мыслей, соображений роились в голове Павла. И ни на одной он не мог остановиться. Стараясь получше рассмотреть это галактическое дерево, сделал несколько шагов вправо и снова ахнул. Рядом с фигурой стояла черная плита, на которой была вы­бита золотистая схема... Солнечной системы. Только что-то в ней было не так. У Павла задрожали ноги, он опустился на камень, не отрывая глаз от плиты. На схеме было два солнца. Одно настоя­щее, второе на месте Юпитера — тусклое, багровое. Творцы как нарочно подчеркнули это, найдя нестареющие краски для мону­мента. Планет было девять. Девять? Без Юпитера?

— Витя! — он почему-то обратился не к Бурмакову, а к свое­му младшему товарищу. Может, чувствовал, что вопрос вообще наивен? — Сколько у нас планет? Назови.

— Все там правильно, Павел Константинович. Лишний Фаэ­тон. Значит, он был?

— Нет, ты смотри выше. Плутон...

— На месте, — вместо юноши ответил Степан Васильевич.

— Я не об этом, — горячился Гуща, — звездочка, рядом с Плутоном. Почему только у Плутона спутник?

— Нам еще многое потребуется узнать, Павел Константино­вич. Виктор, передай сообщение в Центр.

Гуща смотрел на золотистые эллипсы орбит планет и чувст­вовал, как спадает нервное возбуждение, уступая место мыслям.