Последняя орбита

На первый раз Бурмаков не ставил перед собой больших за­дач. Решил пролететь километров двести над местностью, кото­рая условно принимается за границу озера Солнца и пустыни, и над устьем канала Нектар повернуть назад. Но возвращаться не прежним путем, а напрямик.

— Выход разрешаю, — Павел пожал Бурмакову руку. — Счаст­ливо.

Степан Васильевич обнял товарищей за плечи. Отпустив, сказал:

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — и направился в эллинг, где стоял ракетоплан.

Павел с Витей на экране внутренней связи наблюдали, как он надел скафандр, легкий, похожий на спортивный костюм, и очень прочный; как опустил на голову гермошлем. Подготовившись, Степан Васильевич сквозь прозрачный пластик гермошлема подмигнул товарищам — он их тоже видел на своем экране:

— Не горюйте, ребята, придет и ваша очередь.

Услышав голос Бурмакова, немного измененный микрофоном и поэтому чужой, Витя засопел, однако бодро крикнул:

— Скорее бы!

— Не пройдет и суток, — засмеялся Бурмаков и забрался в ракетоплан.

Связь отключилась. Несколько минут компрессоры откачи­вали воздух. Потом корабль содрогнулся, и в иллюминаторах, оставляя за собой дымный шлейф, промелькнул серебристый «Скакунок». Сквозь шум и треск помех пробились едва слышные слова:

— Я в полете!

— Удачи, — пожелал Павел, хотя Степан Васильевич вряд ли услышал его. Оставалось только внимательно следить за ра­кетой — на экране она выглядела маленькой хвостатой рыбкой. Сначала она стремительно неслась вниз, а над поверхностью рас­правила, как настоящая рыба плавники, стабилизаторы-крылья и замедлила движение,

— Все нормально, — сообщил Бурмаков. — Смотрите вместе со мной.

Телепередатчик «Скакунка» ожил, и на экранах Павел с Ви­тей увидели песчаные барханы пустыни. Если бы не цвет, яркий, непривычный, можно было подумать, что это трансляция отку­да-то из Средней Азии или Сахары. Изображение было четким, и Павел подключил передатчик на Землю. Событие заслуживало, чтобы люди узнали о нем немедленно.

Полет ракетоплана продолжался около часа. Бурмаков за все это время ни словом не прокомментировал то, что видел, ни разу не проявил своего отношения к марсианским пейзажам. Вроде все и всем давно было известно.

Бурмаков не рискнул опускаться на иззубренную лавовую по­верхность — дно озера Солнца — и выбрал участок между двумя дюнами. С «Набата» было видно, как «Скакунок» пошел на посадку кормой вниз, поднимая тучи песка и пыли, а вскоре и сам исчез в этих красных клубах.

Прошло, наверное, полчаса, пока осела пыль, и Степан Васи­льевич вновь возобновил передачу.

— Как вам нравится эта красная мука? — он показал товари­щам видеозапись какого-то чрезвычайно густого и грязного тума­на. Этот туман клубился, бурлил, не оседая. — Думал, конца не будет. И теперь еще кажется, что на зубах песок.

— Похоже, тут без вездехода и шагу не сделаешь. — Павел представил себя на месте капитана в этой подвижной массе и мысленно посочувствовал ему. Наверное, не очень сладко, если ощущение песка было таким реальным.

— Сейчас проверю, — спокойно сказал Бурмаков и спустил в открытый выходной люк трап. — Ну, я пошел... Один малень­кий шаг человека... — рассмеялся капитан.

Осторожно ставя ноги — мягкая лестница покачивалась, из­вивалась, — он выбрался из люка и, ловко перебирая руками по перилам, спустился по ней.

Степан Васильевич сделал несколько шагов в сторону от ра­кетоплана. Ноги проваливались в сыпучий песок, и ямки от боль­ших тяжелых ботинок быстро заплывали песком, не держали сле­дов человека.

— Легко как, ребята! Необычно! — кричал Бурмаков, вы­танцовывая какой-то танец. Попытался носком ботинка копнуть вглубь. Песчаная толща не поддалась, осыпалась, и он махнул рукой, весело, беззаботно: — Оставим недра для геологов или, как их там, ареологов.

Бурмаков шутил, был не похож на себя обычного, сдержан­ного. Радовался, что Марс встретил первого человека совсем не враждебно, как своего.

Телеэкран чрезвычайно точно передавал скупые марсианские краски. Пустыня, насколько брала камера, была красноватой, волно­образной и неподвижной, застыв­шей. Павлу подумалось, что все это — и Марс, и Бурмаков — нереальны, как бы снятся ему.

А Степан Васильевич постоял минутку, глядя на чудесное сине-фиолетовое небо, на котором туск­ло светило, словно ненастоящее, непривычно маленькое, нежаркое Солнце, и вдруг побежал, смеш­но загребая ногами и размахивая, помогая себе, руками. Пробежав, остановился, нагнулся, набрал при­горшню песка и, поднеся его к гла­зам, пропустил меж пальцев. Павел смотрел, как струятся мельчайшие красноватые частички, похожие на окрашенную воду, и думал: неужели эти песок и камни, что громоздятся на горизонте, будут их едиистиной находкой?

Наверное, Степан Васильевич понял его мысли, а может, и сам не испытывал восторга от скучной природы, потому что, как бы утешая, сказал:

— Мы пустыню выбрали для начала, друзья.

Павел хотел сказать, что и в горах будет то же самое, но про­молчал. Впрочем, никто и ничто не обещали людям жизни на Марсе. А интересные находки будут. Но даже не в этом дело, Марс — только начало...