Помощница его злодейшества

Совсем чистое.

Такое чистое, что я теперь имела представление о том, какого цвета был камень при постройке замка. Цвет, кстати, приятный, такой белый с бежевыми прожилками.

– Вот теперь Рейнард убьет нас обоих, – мрачно резюмировала я.

– Тявк, – грустно согласился щенок.

Несколько минут я тупо рассматривала белое пятно на грязном полу, размышляя, пора ли идти с повинной или, может, раздобыть где-нибудь пыли и грязи, чтобы затереть улику. В конце концов, не так уж часто герцог спускался в это подземелье. Может, вообще не помнит, как оно выглядит?

Представив, что нужно за пылью и грязью идти наверх, а потом вниз, я решила, что есть у этой проблемы решение попроще.

Генеральная уборка!

Ну а что? Когда все тут будет одного чистого цвета, обнаружить место, очищенное первым, станет невозможным.

Идеальное преступление!

– Ладно, малыш, давай сделаем это! – скомандовала я, закатывая рукава.

Надо признаться, что где-то спустя полчаса я поняла, что переоценила свои возможности. Или недооценила магический зал, тут сложно сказать. В общем, последний раз его мыли, как и сам замок, примерно никогда.

Отдраив пол, который, оказывается, тоже был полированный и теперь блестел в свете неровного черного пламени не устрашающе и угнетающе, а вполне себе задорненько, я подняла взгляд на стену. Которая теперь резко контрастировала с полом и цветом, и чистотой, и вообще.

Пришлось мыть стены. Они, между прочим, тоже оказались белые с красивыми бежевыми оттенками. Кстати, после уборки по ним уже было не так заметно, что кривые. Канделябры магических светильников я тоже почистила, а то что они как неродные. Оказалось, что цвет у них не черный, а очень даже миленький латунный. Можно сказать, помещение оформляли со вкусом! С поправкой на эпоху и назначение.

– Уф, – выдохнула я и, утерев пот с лица, сказала щенку: – Ну все, теперь можно идти.

Тот даже свою пушистую попку с пола не поднял – смотрел с задумчивым видом на окошко с занавеской. Занавеска, надо сказать, полный кошмар. Раньше этого заметно не было, но теперь, после того как весь зал стал блистать белоснежной чистотой, особенно бросалось в глаза.

Пыльный, драный тюль без единого кружевного цветочка больше напоминал сетку от мошкары, чем приличную занавеску. Этому помещению лучше подошли бы тяжелые портьеры, но терзало подозрение, что мои ценные дизайнерские рекомендации доведут Рейнарда до нервного тика.

Мы с щенком переглянулись, и он ну очень выразительно кивнул на занавеску.

– Давай так оставим, а? – предложила я, заранее чувствуя, что и тюль придется стирать.

– Тявк! – возмутился щенок.

– Ну да, действительно, – вздохнула я. – Чего уж тут осталось. Давай доделаем.

И принялась накладывать на занавеску чары быстрой стирки.

Помогли они далеко не сразу. Где-то на третий раз тюль посерел и лишь к десятому принял приличный белый вид. До белоснежного, конечно, еще было далековато, но я решила, и так сойдет. Единственное, что мне не нравилось, так это длинная кривая прорезь. Как будто кто-то махнул наискось острым кинжалом, порвав занавеску примерно посередине.

Внезапно проснувшаяся педантичность зудела на кончиках пальцев, требуя непотребство зашить. Шить тюль на самом деле довольно сложно, и все студентки, которым доставалось это задание на экзаменах, регулярно попадали на пересдачи.

Я сдала с первого раза, но над местной занавеской пришлось попыхтеть. Простой шов эту ткань не брал. Усиленный, потайной и ажурный тоже. Точнее, брали, конечно, но расползались прямо на глазах. Дырка в занавеске очень быстро из финального аккорда уборки превратилась в дело принципа, и я, засучив рукава, принялась перебирать все швы, которые когда-либо знала. К сожалению, ни один не помог. Остался последний, самый сложный, но для него требовалась настоящая иголка.

Я принялась хлопать себя по швам и карманам, из которых, естественно, именно сегодня пропали все полезные предметы. Надежда найти хотя бы булавку почти улетучилась, как пальцы нащупали в кармане какой-то предмет.

На свет оказалась извлечена та самая подозрительная иголка, с которой я вернулась от Матушки Чащи. Я посмотрела на иголку, на занавеску, покрутила швейный инструмент в пальцах, отчего тот как будто немного нагрелся и потеплел. А потом подумала – ну что я, в сущности, теряю? В худшем случае не зашьется, и мы с щенком уберемся отсюда, позорно проиграв куску материи. А в лучшем мне придется объяснять Рейнарду, почему в его тайной комнате такой неприличный порядок.

Так что я разжала пальцы, и толстая иголка, совершенно не подходящая для такой тонкой и воздушной ткани, рванула к тюлю.

Магия заструилась из моих пальцев тонкими нитями, игла замельтешила, сшивая материю на мою силу, и спустя четверть часа противная занавеска пала.

– Ура! – воскликнула я, когда последний стежок завязался на крепкий узел.

Шов вышел идеально, пореза словно бы и не было. Чувствуя не меньшую гордость от проделанной работы, чем некоторые мохнатые, задорно тявкающие и прыгающие под ногами, я подхватила щенка на руки и направилась к выходу.