Помню

Я познакомился с Юлей. Она действительно была хорошенькой, приятной внешности девушкой. Стройная, как соломинка, с крупными чёрными глазами и высокой причёской. Но она была маленькая ростом: где-то полметра, не более.

Мы проводили Марию Петровну и Юлю домой. Я пытался заговорить с последней, но разговор не клеился: она была молчалива. Это немного отталкивало меня от неё и в то же время успокаивало, ибо я не думал развивать наше знакомство, а просто так связывать себя с Юлей не желал.

Распрощавшись, мы ушли, но обратный путь был в сплошных вопросах. Всех интересовало, как и о чём мы говорили. Меня спрашивали, нравится она мне или нет.

Быстро промчались дни моего пребывания в Харькове. Мы попрощались со всеми и уехали поездом в Бердичев. В городе Казятине мы сделали пересадку. Я уселся у окна и старался вспомнить прошедшие годы, время проживания у бабушки. Я стал воспроизводить картины моей жизни в Бердичеве, и, должен сказать, мне было что вспомнить. Я стал вспоминать бабулю Масю, вспоминать, как она, старенькая и изношенная, следила в доме за порядком, как молилась у зажжённой свечи, приговаривая имя дедушки Ефима. Я вспоминал её ползающей на четвереньках, поднимавшейся по лестнице при входе в дом. Я вспоминал её пекущей сдобные булочки в печи для отопления, вспоминал её обожжённые от печи руки. Вспомнил, как она кормила гусей в голодные послевоенные годы. Она сажала молодого гуся в клетку и кормила его клёцками, заталкивая последние в клюв птицы и поглаживая рукой вдоль длинной шеи, пока клёцка не поступала в желудок. Это было 1952 году, когда я посетил бабулю, будучи курсантом.

В Бердичеве у Гриши есть сестра, чудом оставшаяся в живых. Две старшие сестры пропали без вести. Погиб и его единственный брат. Все они не успели эвакуироваться и попали в кровавые руки немецких оккупантов.

Семья сестры Гриши была верующей, и я стал немного сомневаться в целесообразности нашего присутствия в их доме, но Гриша успокоил меня. Конечно же, нас очень хорошо приняли и отнеслись ко мне с очень большой заботой и вниманием. Четверо хороших, воспитанных деток проявляли ко мне большой интерес, так как я был в военной форме.

Меня тянуло поскорее побывать на кладбище у могилы бабушки, и я попросил Гришу сделать это не откладывая в долгий ящик.

Еврейское кладбище. Рядами каменные могилы, представляющие тех, кто был когда-то с нами, кто так же, как и мы сейчас, шагали по этой земле, работали, творили, смеялись и плакали, радовались и бедовали. Но жили. А теперь они покоятся под молчаливыми камнями, и лишь надписи на этих камнях свидетельствуют о том, что о них помнят и что они не забыты.

Могила бабушки слегка наклонилась, и Гриша уплатил, чтобы её поправили. Женщина отпела молитву. Мы постояли минут двадцать у могилы, и я подумал, мол, надо же такому случиться, что судьба-злодейка так жестоко наказывает людей. Дедушка похоронен в трёх тысячах километрах от Бердичева, а бабушка – здесь. Они построили семью, чтобы быть вместе, а война разбросала их по всему свету, не дав быть вместе после смерти. Добисов в городе не осталось, и лишь могила бабушки являлась местом, куда могут приехать ещё живые родственники, сохранившие память о ней.

Мы распрощались на следующий день, и я решил пройти пешком до железнодорожного вокзала.

Город заметно изменился. Небольшая и когда-то ветхая постройка вокзала превратилась в красивое здание. Привокзальная площадь, ранее заброшенная и заросшая бурьяном, превратилась в место для стоянки автобусов. Расположенный напротив вокзала скелет четырёхэтажного здания, по которому мы когда-то лазили, как коты, отстроили, и оно выделялось среди частных домов своим величием. С правой стороны, при въезде в город, был завод «Прогресс» – большое станкостроительное предприятие. Рядом с заводом – клуб, а напротив – парк с красивыми аллеями. За парком – стадион. Длинный бульвар украшала алея каштановых деревьев, кроны которых прикрывали гуляющих от жарких лучей солнца.

Я прошёл дом бабушки и остановился. Всё вроде было так близко и в то же время так далеко. Меня привозили сюда, когда мне было два года, а также в четырёх– и шестилетнем возрасте. Заглянул во двор. Ничего не изменилось. Видно, судьбой дано было этому дому выжить в тяжёлые годы войны, и ещё долго будет стоять это здание, выложенное из красного кирпича. До последних дней моей жизни оно останется памятью о частице моего детства, проведённого в Бердичеве у бабули Маси.

Я продолжил идти по улице Розы Люксембург и приблизился к зданию школы, в которой учился в пятом и шестом классах. Меня потянуло подойти поближе, и я остановился в нескольких метрах от центрального входа. Через окно я заглянул в класс и отыскал свою парту, ту самую парту, за которой сидел много лет назад. Меня окликнул женский голос, и я, повернувшись, увидел женщину лет сорока, стоящую у входа в школу. Она предложила свою помощь. Я рассказал ей, что учился в этой школе в 1945–1946 годах, назвав свою фамилию.

– Нет, не припомню.

– Неудивительно, – сказал я.