Помню

Мы долго беседовали о разном. Страсти накалялись, когда шёл разговор об Асе. Девочка взрослела, и Соня беспокоилась о её будущем. Она твёрдо решила взять на себя инициативу по подбору Асе жениха.

– Хорошие мальчики на улице не валяются, – утверждала моя тётка.

А вот Ася была совсем противоположного мнения и упрекала маму в отсталости от современной жизни. Я очень хорошо знал свою тётку и предполагал, чем мог закончиться этот разговор, и потому решил поменять тему.

Я заговорил о рыбках, и всё внимание было обращено на меня. Гриша увлёк меня в соседнюю комнату, полностью заставленную аквариумами с громадным количеством разнообразных по форме и по цвету рыбок. Этот бизнес приносил ему приличные доходы. У него были выведенные им породы, и Гриша был известен в этой области как крупный специалист.

Мы вышли с Гришей на улицу и ждали у парадного Соню и Асю.

– Ты знаешь, племянник, я насмотреться на тебя не могу! Красивый ты, тебе так идёт военная форма! Но выбрал ты нелёгкий путь. Я тебя хорошо знаю, тебе будет тяжеловато в армии. Ты очень прямой и честный, и, если не научишься быть таким, как другие, тебе будет тяжело. Но, дай бог, чтоб тебе было хорошо. Жизнь со временем даст на всё ответ. Главное, береги себя.

Этот разговор мне запомнился до сегодняшнего дня.

Ведомые Гришей, мы шли улицами и через пятнадцать минут оказались у центрального парка, напомнившего мне 1941 год и упавший рядом со входом в парк сбитый немецкий самолёт. Я подошёл к этому месту и, воспроизведя в уме давнишнюю картину, на секунду представил себе и самолёт, и лётчика, вылезающего из крылатой машины.

Мы проходили по улице Сумской, и я узнал дом, где проживали когда-то Бляхеры. Угловая комната левого крыла этого дома до войны была занята под парикмахерскую, где работал Гриша. Во второй половине дома, на том же первом этаже, Бляхеры и проживали, и почти полтора месяца мы жили у них в тяжёлые времена при бегстве из Киева. Я вспомнил двор, вспомнил бомбоубежище, куда сначала редко, а затем всё чаще и чаще стали спускаться жильцы по сигналу тревоги воздушного нападения. Вспомнил стоящие на соседнем доме пулемёты, сопровождавшие стрельбой летящих на небольшой высоте немецких «мессеров» и «рам». С крыши этого дома я наблюдал за брошенными зажигательными бомбами и горевшими домами, отсюда я смотрел на перестрелки и отсюда видел, как падает сбитый немецкий самолёт.

Сегодня мы смеёмся и радуемся жизни после всего пережитого. Время берёт своё, и это естественно. Ведь нельзя жить постоянно мыслями о прошлом, о пережитом. Жизнь перестанет быть интересной, люди потеряют надежду, а надежда – это их будущее. Жить этим нельзя, ибо жизнь потеряет всякий смысл, но помнить – необходимо, для того чтобы это не случилось заново.

Утром следующего дня я проснулся от песни, сопровождаемой изумительной мелодией братьев Покрассов:

Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.

Во второй половине дня мы с Гришей поехали к речке на ловлю живого корма для рыбок. По обе стороны реки сидели рыбаки. Мы прошли к мелкому месту, и Гриша садком стал зачерпывать прибрежную тину и выбрасывать её на берег. Мелкие красные моллюски стали заполнять банку.

Мы ехали домой, когда Гриша предложил зайти в пивной бар и попить пиво. Завсегдатаев в баре было достаточно, и все они были заняты то ли чисткой раков, то ли яйцами в крутую, то ли таранкой. Я хотел купить крабов в консервах, но – увы! – не нашёл их. На другой стороне дороги я зашёл в гастроном и купил банку крабов. В итоге мы пили пиво и закусывали крабами.

Дома нас ждал обед. Стол бал накрыт. Ася сидела за столом и ждала нашего прихода. Она стала отчитывать Гришу за опоздание и не забыла напомнить:

– Папа, ты же знаешь маму.

– Ещё как знаю. Соня – та ещё штучка. Я её очень хорошо знаю, но и она знает меня не хуже.

Появилась Соня и, сердито глядя на Гришу, произнесла на идише:

– Фаркренк золс ди верн. Ты же знаешь, что я обед готовлю. Чего ты его тащишь черт знает куда? Тянет тебя куда-то.

Гриша посмотрел на Соню и, улыбаясь, проговорил:

– Вот такая она всю жизнь. Видишь, Вадя, жизни от неё нет, но я терплю.

– Это ты-то терпишь? – возразила Соня. – Сам Бог знает, сколько я от тебя терплю.

Гриша продолжал смеяться, успокаивая жену.

– Не позорь меня в присутствии племянника.

Он говорил ей, а смотрел, улыбаясь, на меня.

Возможно, что волнения продолжались бы, но Гриша подошёл к Соне, нежно обнял её и поцеловал. Настало затишье, после которого Соня засмеялась и, считая нужным закончить концерт, добавила:

– Ох ты, паразит! Вот так ты с меня всю жизнь кровь пьёшь, кровопийца, – но сказано это было уже в совсем другом тоне и, конечно, с улыбкой.

Мы приступили к обеду, и вдруг раздался звонок. В комнату в сопровождении Аси вошли Мария Петровна и её дочь Юля. Гриша сразу узнал свою бывшую клиентку. Очень тёплой была эта встреча с воспоминаниями о прошедших годах, о войне, унёсшей так много человеческих душ, о близких и знакомых.