Полное собрание сочинений. Том 2

– Дело в том, что при депрессии, прежде всего, обесценивается личность и как следствие - все её действия и стремления, поэтому и теряется смысл жизни. То есть, ты видишь, что вокруг тебя кипит жизнь, а ты ничто, ты ничего не можешь сделать. При абсурде же обесценивается мир, а не ты сам, и только понимая, что ты тоже часть этого мира, тоже лишаешься всякого смысла существования. Чувствуешь, что должно быть что-то большее, что это понимание бытия далеко не истинно, что не для того ты живёшь. Отсюда и абсурд: между тобой и миром.

– Что-то я…

– Теряется связующая нить между собой и своим бытием.

– Тогда… Да, я понимал эту категорию неверно.

– Quod erat demonstrandum.

– Честно говоря, абсурд я понимал не так, не такие брал истоки.

– Так как же тогда от него спастись?

– Ну…

– Господа, в мире и не может быть смысла.

– Константин Станиславович…

– Смысл за миром, Господь…

– Короче, действия всё равно, в принципе, те же: откажись от надежды, от мира, уйди в себя…

– И думай о Боге.

– Думай о смерти. Только оценивая себя от начала и до конца, можно прийти к себе.

– Смерть… «Со смертью, по сути, мы никогда не встречаемся: когда мы есть – её нет, когда она есть– нас нет».

– Пётр Дмитриевич, главное, что думая о том, ты уходишь от потерянности в людях и отказываешься тем самым от человеко-самости, приходя…

– Да, Виталий Андреевич, это главное, уйти прочь от людей, ибо сейчас люди грешны, а в грехе…

– Ни к чему, кроме как к самоубийству, такой образ жизни привести не может.

– В некоторых случаях.

– В большинстве случаев.

– Может быть и так. Но дело здесь не в образе жизни, а в слабости человека, это…

– Ничего себе слабость! Добровольно уйти из жизни– по-моему это более чем сильный поступок.

– «…это согласие с собственными пределами». Человек же в состоянии абсурда, по идее, не должен быть согласен со своими пределами, это у мира предел, так что тем самым он просто сдаётся этому миру.

– Нет, Виталий Андреевич, он не сдаётся, он его уничтожает, правда вместе с собой. Как там у Достоевского? «Я приговариваю этот мир…»

– Это не бунт, это… Как бы вам сказать? Ты хочешь уничтожить мир, хочешь, значит, надеешься, вот из-за того, что ты не полностью отказался от надежды, ты и вынужден прибегать к бегству: не по зубам оказалось, не по силам.

– Надежда– это двигатель, только благодаря ей, Человек может жить, и без неё не то что бунтовать…

– Я слышу, вы о надежде речь ведёте?

– Здравствуйте, Владимир Николаевич.

– Добрый день.

– Здрасти.

– Не совсем.

– И о чём же тогда, если не секрет?

– Об абсурде и атараксии, как единственном средстве спасения от него.

– Константин Станиславович, ну здесь не совсем атараксия…

– Я же говорю, что нужно не просто отказаться от такой жизни, но и веровать, к Богу стремиться.

– А я…

– Интересно.

– А почему вы улыбаетесь?

– Потому что смешно мне.

– По-моему в состоянии абсурда нет ничего смешного.

– Абсурд– состояние, при котором теряется смысл жизни?

– В принципе– да.

– То есть то, что в жизни вообще есть смысл – это у вас берётся a priori.

– Что-то я вас не понимаю.

– Виталий Андреевич, для человека «Нет другого смысла жизни, кроме того, который он придаёт ей».

– Но не просто так же мы живём, должно же быть какое-нибудь предназначение?

– Константин Станиславович, с чего ж вы взяли, что оно должно быть?

– А как же иначе?

– У червяка есть предназначение? У воробья есть? Нет. А человек– это всего лишь следующая ступень эволюции этих червяков и воробьёв, так с какой же это стати должно появиться это ваше предназначение?

– Тогда почему же…

– Всё от морали и от религии. Они навязывали нам идеалы, они тысячелетиями создавали наше «Сверх-Я», они выдумали эту трансценденцию, которую в той или иной форме мы до того считаем естественной и очевидной, что даже мысли не возникнет, что это всё выдумки.

– Да какая ещё трансценденция?

– Если брать более или менее современную историю запада, то мы увидим, что сначала была трансценденция христианская: ты живёшь для того-то, ты должен быть таким-то, бог и всё такое…

– И это единственно правильное отношение к такому феномену, как жизнь.

– Покажите мне хоть одного кроме вас, кто бы думал также. Люди умнеют, Константин Станиславович, и эта трансценденция уже перестала убеждать. Потом появилась новая– сам человек: человек– венец природы, человек должен покорить природу, и жить ты должен, как «Человек» и ради «Человеков»…

– Вы так говорите…

– А потом раз! Человек снова поумнел и понял, что сволочь он на самом деле, в гуманистическом понимании, конечно же, что нужны ему слава, богатство и власть, но ведь это как-то…

– Не надо утверждать…

– …нехорошо, да и тут как раз люди стали…

– …что это в Человеке от природы.

– Пётр Дмитриевич, пусть договорит.