Похищение Европы

– Здесь – нет, – проговорил с набитым ртом Береславский. В бандитском логове он чувствовал себя вполне уютно.

* * *

Потом откуда-то пришел дедушка Фуада, тоже уважаемый человек. Вникнув в ситуацию, он радостно произнес слов семь по-русски, из них пять – матерных. Людмила Петровна отнеслась к деду положительно, у них завязалась оживленная беседа с помощью междометий, жестов и – немного – Фуада. Оказалось, что дедушка, как, впрочем, и папа, тоже не понаслышке знает, что такое тюрьма. Выяснив, что Евстигнеева тоже сидела – и даже дольше его, – дед пришел в состояние душевного волнения, в результате чего они с Людмилой Петровной изрядно наклюкались.

– А как же Коран? – снова зашептала принципиальная Даша.

– И на солнце бывают пятна, – ответил, тоже шепотом, гораздо более гибкий Ефим.

Узнав, что гости собирались – еще до знакомства с Фуадом – заняться шопингом, папаша Моваз, несмотря на позднее время и протесты Даши и Ефима (розововолосая бабуля уже практически не протестовала), повел их к ближайшей «фабрике». Там уже все было закрыто, но, к ужасу Ефима, еще не имевшего опыта делового сотрудничества с припортовыми вымогателями, после громкого стука железным прутом в ставень хозяин открыл лавочку.

Вещи там были обычные, неплохие, только уж очень дешевые – и Ефим догадывался почему.

Тем не менее – купил Наташке куртку. Во-первых, потому, что не был уверен, что отказ не будет воспринят как обида. А во-вторых, ему было предельно ясно, что Моваз «курирует» это предприятие на постоянной основе. И, взяв чуть больше сейчас, наверняка скостит потом. Так что от перемены мест слагаемых сумма все равно не изменится.

К тому же надо было что-то купить жене, а завтра, после ожидаемого капитанского бала, вряд ли он будет в состоянии сделать это.

* * *

Уже ближе к полуночи, покинув теплые объятия Моваза и дедушки, гости засобирались домой.

– Фуад проводит, – сказал папаша.

– А не поздно мальчику одному возвращаться? – забеспокоилась чадолюбивая Даша.

– Я думаю, он дойдет, – улыбнулся Моваз. – Дойдешь, сынок?

Сынок не ответил, только глазами – большими, красивыми – сверкнул. В этой семье, похоже, царило полное взаимопонимание.

На судно возвращались одни, по деревянным настилам.

Поначалу было тихо. Плескалась где-то внизу, неподалеку, черная вода. В лодках спали торговцы, и ночью не покидавшие свой пост.

Ефиму Аркадьевичу тоже хотелось спать. Но вот этого-то как раз и не предвиделось. Потому как проплыть весь круиз и пропустить капитанский бал – это было бы неправильно.

Он вздохнул и взял себя в руки. Тем более что до парохода оставалось двадцать шагов, и песни из динамиков, перемежавшиеся с воплями отрывающихся туристов, уже давно оккупировали тишину египетской ночи…

* * *

Порт-Саид, Египет

Прощальный праздник был в самом разгаре. Рок-ансамбль, составленный из членов экипажа, играл, может, и не шибко профессионально, зато с чисто русским задором. Отечественная попса перебивалась западным техно, после чего вполне могла взорваться «Барыней» или «Цыганочкой».

Ефим сначала боялся, что после путешествия по задворкам Порт-Саида сон возьмет верх над желанием отметить окончание круиза, однако постепенно втянулся в процесс. К тому же выпитые сто пятьдесят граммов – не такая уж маленькая доза для нечасто пьющего человека – тоже не способствовали успокоению.

Так что Береславский не только отметился в медленном танце с Еленой – которая нынче была просто обворожительна, – но и даже пару раз откаблучивал в дискотечных экзерсисах: обычно Ефим напоминал крупного, никуда не спешащего бычка, теперь же был похож на бычка делового и целеустремленного, правда, полностью потерявшего ориентировку. Эти выдающиеся по пластике танцы вызвали улыбку даже на хмуром челе давно не улыбавшегося Агуреева.

Он тоже присутствовал здесь – с ним как раз и были выпиты Береславским указанные выше сто пятьдесят граммов. Николай Максимович употребил к тому времени гораздо больше веселящей жидкости, но то, что для Ефима было подвигом, для Агуреева являлось разминкой.

* * *

В большом зале, угол которого был занят фуршетными столами, а основная площадь – танцующими, собрались практически все оставшиеся на «Океанской звезде». Даже члены экипажа, за исключением занятых на вахте.

Каждый ощущал два разнополюсных чувства сразу: облегчения и радости, что этот затянувшийся рейс наконец закончился, и некую светлую печаль, потому что не пройдет и пары недель, как всем «возвращенцам» – кроме, может быть, самых бесчувственных – начнут сниться бескрайние дали Атлантики и бирюзовые воды Медитеррании. И тогда они вдруг поймут, что им конкретно не хватает предвещающего очередной морской переход дрожания палубы под ногами, убаюкивающего покачивания койки и, главное, всегда исполняющихся ожиданий того, что завтра опять будет что-то новое и наверняка интересное.

Так что это был, конечно, праздник. Но – с отчетливо видимым печальным подтекстом.

* * *