Ефим был в ужасе и в ярости одновременно. Он носился по теплоходу, судорожно вспоминая потаенные места, которые сам же показывал своему большому другу. Но уже начинал понимать тщетность своих усилий. И все чаще забегал к Даше, которую сначала отпаивал новопасситом, а потом – всерьез заволновавшись за ее будущее – и более сильными средствами. Наконец, для надежности посадил рядом с ней Елену Феликсовну, которая в тяжелой ситуации проявила себя с наилучшей стороны – не зря она так понравилась Береславскому. Лишь когда Лена гарантировала ему, что не даст Дашке ни повеситься, ни утопиться, Ефим смог присесть на пять минут и попытаться сосредоточиться.
В итоге он все свои усилия по выдаиванию информации сконцентрировал на Мусе.
Поэтому не застал еще одной малоприятной картины. На борт поднялись вызванные кем-то по телефону криминалисты и три жандарма. Видимо, они уже были хорошо проинформированы, потому что сначала взяли письменные объяснения с княжны, потом – с Никифорова. Но если Еву после беседы выпустили, то перепуганного Никифорова хотели увести на берег и лишь после интенсивных протестов капитана согласились на компромиссное решение: он был заперт в пустой одноместной каюте под охраной двух жандармов.
Следователи собирались немедленно начать допрос всех присутствующих на теплоходе, однако сжалились и отложили его до утра: все равно выход с «Океанской звезды» был теперь запрещен.
В 7.30 Ева собрала совещание в кают-компании. На нем присутствовали трое высших из имеющихся на «Звезде» менеджеров «Четверки», Береславский, Муса и капитан теплохода.
Ева держалась неплохо, лишь необычная бледность и темные круги под глазами говорили о том, что ситуация все же нестандартная.
Она довела до сведения присутствующих последние новости: все туристы будут поголовно допрошены, Никифоров – с получением соответствующей санкции – задержан и к нему надо срочно вызвать российского консула, потому что лично она, Ева, в вину Никифорова не верит.
Отлет, назначенный из каирского аэропорта на вторую половину дня, видимо, также будет отложен. Руководить «Четверкой» в переходный период (она здесь запнулась: чуть не сказала – «до собрания акционеров») будет сама. Все необходимые указания в Москву уже отправлены.
– Есть вопросы? – спросила Ева, обводя глазами собравшихся.
– Есть, – сказал Ефим.
– Задавайте, – поморщившись, сказала княжна. Береславский не был работником их компании, и Ева согласилась с его желанием присутствовать лишь из-за того, чтобы в трудный момент не обострять отношений. – Только, если можно, быстро – нас всех еще будут допрашивать, – напомнила она.
– Я – быстро, – согласился Ефим. И, как хороший актер, выдержал паузу.
– Ну? – не выдержала его паузы княжна. Она начинала злиться и от этого еще больше похорошела: стройная, женственная и в то же время напряженная, как стрела.
– Вы тишину любите? – разродился наконец Ефим Аркадьевич странным вопросом.
– Что за чушь? – взъярилась Ева. Все-таки ее нервы, как и у всех, тоже были на пределе.
– Да так, – сказал Береславский. – А иначе зачем вам пистолет с глушителем? – Он показал крошечный – калибра 6,35 – «каб» испанской фирмы «Астра», с навернутой на ствол маленькой трубкой с отверстиями.
Ева побледнела, глаза ее сверкнули.
– Почему у вас моя сумка? – почти выкрикнула она. Ефим только что выложил на колени сумочку, из которой достал ствол.
– Мелкая кража, – откровенно ерничал Ефим. – До трех лет. По первой ходке – дадут условно. А вот «пушка» – это серьезно.
Ошарашенные гости молчали. Только Муса внимательно следил за движениями княжны.
– Не знаю, зачем вы его мне подложили, но даром вам это не пройдет, – почти спокойным тоном сказала Ева, в очередной раз восхитив Береславского самообладанием.
– Не любите вы меня, – грустно сказал Ефим.
– Да уж, – созналась Ева.
– А три часа назад как любили… – с печалью вспомнил Береславский. – И Никифорова тоже. Злая вы, Ева. Вот и мужа утопили…
– Вы что несете, идиот? – закричала княжна. – Я вас засужу.
– Уже боюсь, – сказал Ефим. – А насчет идиота – сказано верно. Можно было бы и раньше догадаться. Заходи! – вдруг почти заорал он.
Но никто не зашел.
– Заходи! – опять заорал Береславский.
– Вам, может, врача вызвать? – участливо спросила княжна, полностью взявшая себя в руки.
– Себе вызови! – невежливо огрызнулся Ефим. – Психиатра. – И снова, теперь уже во весь голос, заорал в сердцах: – Заходи же, придурок толстый!
На этот раз дверь распахнулась и в зал вошел… Агуреев. С изрядным довеском в виде повисшей на его шее Даши: именно из-за нее он не смог войти по первому зову друга, хотя за дверью стоял уже минут пять.
Княжна пришла в себя буквально через секунду. И кинулась не к двери, которую перегораживал ее законный супруг, а к завешанному окну-иллюминатору, выходящему на прогулочную палубу. Но была тут же стреножена Мусой, караулившим каждое ее движение. Поймал он даму довольно жестко: на щеке Евы заалело пятно. Она бы и второй удар получила – кулаком в лицо, – но Мусу гневным выкриком успел остановить Агуреев.