Поезд сирот

Мистер Нильсен похож на крупную серую мышь, с подергивающимися усиками, розоватыми ушками и крошечным ртом. На нем серый костюм-тройка, галстук-бабочка из полосатого шелка, в руке черная трость. Миссис Нильсен худенькая, даже хрупкая. Пышные волосы, черные с проседью, собраны сзади в узел. Темные ресницы и брови, глубоко посаженные карие глаза, губы подкрашены темно-красным. Кожа смуглая, без пудры или румян.

Миссис Мерфи помогает им расположиться, угощает чаем с печеньем, интересуется, каково было идти по городу в снегопад, пусть дорога и недолгая, вообще заговаривает о погоде: как сильно упала в последние дни температура, как на западе медленно собрались снеговые тучи, как вот наконец началась вьюга, все знали, что так и будет. Они гадают, много ли нынче выпадет снега, долго ли он пролежит, когда будут еще снегопады, какой вообще выдастся зима. Вряд ли такой же, как в 1922 году, когда то буран, то вьюга, без всякой передышки. А угольный снегопад 1923 года – не забыли еще? – тогда из Северной Дакоты принесло грязный снег, по городу намело высоченные сугробы, и многие неделями сидели дома. С другой стороны, вряд ли будет так же тепло, как в 1921 году – тогда выдался самый теплый декабрь за всю историю наблюдений.

Нильсены вежливо интересуются моей жизнью, я по мере сил пытаюсь отвечать на их вопросы – так, чтобы не показаться ни совсем несчастной, ни ко всему безразличной. Остальные трое взрослых следят за нами с наэлектризованной напряженностью. Я чувствую, как они внутренне умоляют меня ничего не испортить: сидеть прямо и отвечать развернутыми предложениями.

И вот наконец, когда перепробовано уже множество тем для разговора, мистер Соренсон говорит:

– Ну что же. Полагаю, все знают, зачем мы здесь собрались: определить, согласятся ли Нильсены дать Дороти дом, соответствует ли Дороти их потребностям. А посему, Дороти, скажи Нильсенам, почему ты хочешь оказаться у них в доме, что полезное ты сможешь туда внести?

Если говорить правду (вот только мистер Соренсон совсем от меня этого не ждет), я бы ответила просто: мне нужно теплое, сухое место, где можно жить. Чтобы там было достаточно еды, были одежда и обувь, которые защитят меня от непогоды. Я хочу жизни спокойной, размеренной. А больше всего я хочу, ложась вечером в постель, чувствовать себя в безопасности.

– Я умею шить и довольно опрятна. Я хорошо считаю, – говорю я.

Мистер Нильсен поворачивается к миссис Мерфи и спрашивает:

– А готовить и убирать юная леди умеет? Она трудолюбива?

– Она протестантка? – интересуется миссис Нильсен.

– Девочка очень трудолюбива, это я подтверждаю, – говорит миссис Мерфи.

– Кое-что я умею готовить, – говорю я, – правда, в предыдущей семье мне приходилось стряпать жаркое из белок и енотов; но такое мне не хотелось бы повторять.

– Боже упаси, – ужасается миссис Нильсен. – Да, а второй вопрос?

– Второй вопрос? – Я с трудом слежу за разговором.

– В церковь ты ходишь, детка? – подсказывает миссис Мерфи.

– Ах да. Семья, в которой я жила до этого, не ходила в церковь, – отвечаю я честно, хотя честнее было бы сказать, что в последний раз на службе я была в Обществе помощи детям, а до того – только с бабушкой. Помню, как цеплялась за ее руку, когда мы шли в церковь Святого Иосифа в самом центре Кинвары, церковь была небольшая, каменная, с витражными окнами цвета драгоценных камней и темными дубовыми скамьями. Запах ладана и лилий, свечи, зажженные в честь покойных близких, раскатистый голос священника, величественный рокот органа. Папа говорил, что у него аллергия на религию, никогда от нее никому не было проку, а когда соседи по Элизабет-стрит укоряли маму за то, что она не ходит в церковь, она отвечала: «Сами бы попробовали утихомирить воскресным утром ораву детей, когда у одного горячка, у другого колики, а муж валяется пьяный в кровати». Помню, как мимо нашей квартиры проходили другие католики – девочки в платьях для причастия, мальчики в начищенных башмаках; матери их толкали детские коляски, а отцы шагали рядом.

– Она ирландка, Виола, полагаю, она католичка, – объясняет жене мистер Нильсен.

Я киваю.

– Пусть ты, девочка, и католичка, – продолжает мистер Нильсен, он впервые обращается ко мне напрямую, – но мы протестанты. У нас тебе придется ходить по воскресеньям в лютеранскую церковь.

Я уже много лет не бывала вообще ни в какой церкви, так какая мне разница?

– Да, конечно.

– Еще должен предупредить, что мы собираемся отправить тебя в городскую школу неподалеку от дома, так что у мисс Ларсен ты больше учиться не будешь.

Мисс Ларсен говорит:

– По моему мнению, Дороти уже почти переросла мой класс; она очень умненькая.

– А после уроков, – говорит мистер Нильсен, – тебе придется помогать в магазине. Мы, разумеется, будем платить тебе почасовое жалованье. Ты ведь слышала, Дороти, про наш магазин?

– Универсальный, торгуем всеми товарами, – добавляет миссис Нильсен.