Поезд сирот

Молли опускает глаза на свой бутерброд. «Я уверена, если попробуешь, тебе понравится, – заявляла Дина всякий раз, когда Молли просила больше не давать ей на обед бутерброды с ветчиной, а потом добавляла: – Не нравится – делай, блин, себе на обед что хочешь».

Молли теперь так и поступает: подавив гордость, просит у Ральфа денег и покупает в магазине здорового питания в Бар-Харборе миндальное масло, мед с экологической пасеки и хлеб с орехами. Ее это устраивает, хотя к ее продуктам, пусть даже их всего-то ничего, Дина относится как к свежеубитой мыши, которую притащил кот, – а еще хуже она относится к Моллиному вегетарианству; в кладовку ее продукты не допускаются, их держат в карантине на полке в прихожей: «Чтобы ничего не перепутать», – говорит Дина.

Молли чувствует, как внутри закипает злость – против нежелания Дины воспринимать ее такой, какая она есть, против предвзятости Терри и против того, что Джек так лебезит перед своей мамочкой. Против них всех.

– Знаешь, по-моему, твоей мамы это вообще не касается.

Она произносит эти слова – и тут же жалеет об этом.

Джек бросает на нее резкий взгляд:

– Ты что, с дерева упала?

Он сминает обертку от сэндвича и запихивает в пакет. Таким Молли еще никогда его не видела: губы сжаты, глаза злые, непреклонные.

– Мама ради тебя работой рискнула, – говорит он. – Привела тебя в этот дом. Или тебе напомнить, что она соврала Вивиан? Если что пойдет не так, ее выставят на улицу. На раз.

Он щелкает пальцами.

– Джек, я была не права. Прости меня, – говорит Молли, но он уже вскочил на ноги и шагает прочь.

Спрус-Харбор, штат Мэн 2011 год

– Наконец-то весна пришла! – радуется Ральф, натягивая на кухне рабочие перчатки, Молли же тем временем накладывает себе кашу в миску.

День действительно стоит совсем весенний, по-настоящему весенний: зеленеют деревья, цветут нарциссы, а на улице так тепло, что можно ходить без свитера.

– Ну, я пошел, – говорит Ральф и отправляется в сад прореживать кустарник. Он очень любит работать в саду – полоть, сажать, окучивать. Всю зиму он, точно пес, царапался у двери и просил, чтобы его выпустили.

Дина тем временем смотрит телевизор и красит ногти на диване в гостиной. Когда Молли входит со своей овсянкой с изюмом, Дина поднимает глаза, хмурится.

– Я тебе зачем-то нужна? – Она окунает кисточку во флакончик кораллового цвета, обтирает излишки о край, потом ловкими движениями мажет ноготь большого пальца ноги, подправляя линию большим пальцем руки. – Напоминаю, никакой еды в гостиной.

И вам доброе утро. Молли, не сказав ни слова, разворачивается и уходит обратно на кухню; нажимает быстрый набор номера Джека.

– Салют. – Голос у него холодный.

– Ты чем занят?

– Вивиан мне заплатила, чтобы я навел порядок на участке, спилил старые ветки и все такое. А ты?

– Собираюсь в Бар-Харбор, в библиотеку. Нужно одну работу сдать через несколько дней. Думала, может, съездим вместе.

– Прости, не могу, – отвечает он.

После того разговора за обедом на прошлой неделе Джек все время такой. Молли знает, что ему непросто так долго помнить обиду, совсем это не в его характере. Ей очень хочется извиниться, вернуть все на прежние рельсы, но она боится: что бы она теперь ни сказала, все прозвучит пусто и надуманно. Если Джек узнает, что она берет у Вивиан интервью, что уборка на чердаке превратилась в бесконечный разговор, он еще сильнее рассердится.

В голове она слышит шепот: «Оставь ты их всех в покое. Отработай сколько положено, и пошло оно все». Вот только не получается оставить их всех в покое. Потому что не хочется.

В автобусе почти пусто. Немногие пассажиры приветствуют тех, кто заходит, кивком. Молли знает: с наушниками в ушах она выглядит как типичный тинейджер, хотя на деле в наушниках звучит голос Вивиан. В записи Молли удается расслышать то, что она не слышала, когда сидела рядом с Вивиан.

«Время, знаешь ли, сжимается и уплощается. И по весу бывает разное. Что-то застревает в памяти, что-то уходит. Меня сформировали первые двадцать три года моей жизни, а то, что с тех пор я прожила еще почти семь десятков, уже совсем не важно. К тому, о чем ты расспрашиваешь, они не имеют никакого отношения».

Молли открывает блокнот, прослеживает пальцем записанные там имена и даты. Проигрывает запись снова и снова, делает паузы, добавляет к списку опорные слова, которые в прошлый раз пропустила. Кинвара, графство Гэлвей, Ирландия. «Аг-несса-Полина». Эллис-Айленд, «Ирландская роза», Деланси-стрит. Элизабет-стрит, Доменик, Джеймс. Мейзи Пауэр. Общество помощи детям, миссис Скетчерд, мистер Куран…

«Что вы решили взять с собой? Что решили оставить? Удалось ли вам понять, что в жизни важно, а что нет?»

Вивиан прожила тихую, самую обыкновенную жизнь. Шли годы, и утраты наслаивались одна на другую, будто слои сланца: даже если ее мать тогда и выжила, теперь ее уж точно нет на свете; удочеривших ее людей тоже больше нет; муж ее умер; детей у них не было. Если не считать общества женщины, которая ухаживает за ней за деньги, Вивиан – совершенно одинокий человек.