Прошлую ночь я лишь немного поспала на холодном школьном крыльце, а до того ночевала на грязном матрасе в зловонной конуре с тремя другими детьми. Сегодня же меня укладывают в отдельной комнате, на постели, аккуратно застланной свежими простынями, под два одеяла. Пожелав мне спокойной ночи, миссис Мерфи подает мне халат и нижнее белье, два полотенца, для ванны и для рук, зубную щетку. Показывает, где в конце коридора расположена умывальная комната, там есть настоящая раковина и кран, унитаз со сливом и большая фарфоровая ванна; миссис Мерфи говорит: наливай ванну и лежи в ней сколько хочешь; остальные сегодня могут воспользоваться другой умывальней.
Когда она уходит, я вглядываюсь в свое отражение в зеркале: впервые, с тех пор как я приехала в Миннесоту, мне довелось заглянуть в целое зеркало, не треснувшее, не пошедшее пятнами. Оттуда на меня таращится незнакомая девочка. Худая, бледная, с тусклыми глазами, выпирающими скулами и свалявшимися темными волосами; щеки обветрены, нос покраснел. Губы растрескались, свитер обносился и весь в грязи. Я переглатываю – она переглатывает тоже. Горло саднит. Похоже, я простудилась.
Я ложусь в теплую ванну и закрываю глаза: мне кажется, что я парю на облаке.
Вернувшись к себе – сухая, согревшаяся, в новом халате, я закрываю дверь, задвигаю засов. Стою, прислонившись к ней спиной, и наслаждаюсь. У меня никогда в жизни не было собственной комнаты – ни в Ирландии, ни на Элизабет-стрит, ни в Обществе помощи детям, ни в коридоре у Бирнов, ни у Гротов. Я тяну одеяло, аккуратно заправленное под матрас, залезаю под него. Даже подушка в хлопковой наволочке вкусно пахнет мылом – просто удивительно. Я лежу на спине, не выключаю электрическую лампочку, разглядываю красные и синие цветочки на кремовых обоях, белый потолок над головой, дубовый комод с вязаной салфеткой и гладкими белыми ручками. Смотрю вниз, на плетеный коврик, на блестящие половицы под ним. Гашу свет, лежу в темноте. Глаза привыкают к мраку, теперь удается различить силуэты предметов. Электрическая лампа. Комод. Спинка кровати. Мои башмаки. Впервые с того момента, как больше года назад я сошла в Миннесоте с поезда, я чувствую себя в безопасности.
После этого я неделю почти не встаю с постели. Седоволосый врач, пришедший меня осмотреть, прикладывает к груди холодный металлический стетоскоп, задумчиво вслушивается и объявляет, что у меня пневмония. Потом я несколько дней лежу в лихорадке, тепло укутанная: шторы в комнате опущены, а дверь открыта – чтобы миссис Мерфи могла услышать, если я позову. Она ставит на комод колокольчик и велит потрясти его, если что-то потребуется.
– Я недалеко, внизу, – говорит она. – Сразу и прибегу.
И хотя она постоянно суетится по хозяйству, бормоча под нос, что еще нужно переделать или что очередная «девочка» (она зовет их девочками, хотя все они девочки работающие) не застелила постель, или оставила грязную посуду в раковине, или забыла принести чайный прибор в кухню, уходя из гостиной, – стоит мне позвонить, она все бросает и мчится ко мне.
Несколько дней я то забываюсь, то прихожу в себя: открываю глаза, когда сквозь шторы начинает пробиваться неяркий солнечный свет – и вот уже в комнате опять темно; надо мной склоняется с чашкой воды миссис Мерфи, лица касается ее дыхание, отдающее дрожжами, к плечу прижимается теплая, мягкая плоть. Много часов спустя мисс Ларсен бережно кладет мне на лоб холодную сложенную салфетку. Миссис Мерфи поддерживает мои силы куриным бульоном с морковью, сельдереем и картофелем.
Когда я выхожу из лихорадочного забытья, мне кажется, что я продолжаю видеть сон. Неужели я действительно в теплой постели, в чистой комнате? Неужели за мной действительно ухаживают?
И вот однажды я открываю глаза навстречу свету нового дня и чувствую, что все переменилось. Миссис Мерфи меряет мне температуру, оказывается, что она опустилась ниже тридцати семи. Миссис Мерфи открывает штору и говорит:
– Глянь-ка, что ты пропустила!
Я сажусь и выглядываю наружу: снег застлал все пуховым покрывалом и продолжает падать, небо совсем белое, как и все вокруг: деревья, машины, тротуары, соседний дом; все переменилось. Я будто бы тоже пробуждаюсь к другой жизни. И меня накрыло покрывалом, скрыв и сгладив все острые углы.
Узнав, что я явилась почти без вещей, миссис Мерфи начинает собирать мне одежду. В прихожей стоит большой сундук, в нем хранится то, что оставили, съезжая, пансионерки: блузки, чулки, платья, свитера, юбки, даже несколько пар обуви – все это миссис Мерфи раскладывает на двуспальной кровати в собственной просторной комнате и велит примерить.
Почти все мне велико, однако несколько вещиц подходят: небесного цвета кардиган, расшитый белыми цветами, коричневое платье с перламутровыми пуговицами, несколько пар чулок, одни туфли.