Под солнцем Севера

Вдруг в четырех-пяти шагах от меня (я шел в отдалении от оленей) с шумом взлетела белая куропатка, но тотчас же опустилась на ближайший бугор. «Не осталось ли у нее чего-нибудь на месте взлета?» — подумал я, и не ошибся. Там оказались маленькие куропатчата. Под прикрытием осоковой кочки собралось полдесятка пушистых комочков.

Увидев меня, они, словно шарики, покатились, побежали врассыпную, стараясь спрятаться и притаиться в углублениях между соседними кочками. Из-под нависшего каменного выступа скалы к ним посыпалось еще полдесятка таких же сереньких комочков. Каждый из них старался укрыться в межкочечных впадинах, повинуясь, видимо, какому-то сигналу беспокойной куропатки-матери, опять с шумом пролетевшей низко над моей головой.

Гораздо осторожнее вел себя отец: он держался в стороне. Стоило мне отойти на несколько шагов, как среди птиц установилось полное спокойствие. Мать семейства снова прилетела к старому месту у осоковой кочки, а к пей со всех сторон из укрытий покатились малыши.

Позднее Коравги рассказал, что он встречал в тундре большие стаи, состоявшие из двух-трех объединенных куропаточьих семей с выводками. Выгода такого сообщества состоит в более надежной охране куропатчат.

Привал мы сделали на берегу безымянной речки. Почти у самой воды цвели фиалки (величиной со спичку) с горизонтальными топкими корневищами. Эти первенцы тундры как бы расстилались по земле, плотно к ней прижавшись и пользуясь теплом приземного слоя воздуха.

Покатый берег речки постепенно переходил к водоразделу. На середине защищенного от ветра склона еще недавно лежал снег. Теперь его унесли талые воды, и на влажной почве образовалась зеленая, пестрая от цветов луговина — своеобразный приснеговой луг. О таких лугах Северо-Анюйской Чукотки еще ничего не известно: никто ими не занимался. Распространены они отдельными островками.

Если суходольные луга лесной зоны появились на месте вырубленных лесов и представляют собой вторичное природное явление, то это — первичные естественные луга. Перезимовывают они под надежным укрытием снега, сдуваемого с вершин тундровых холмов. Почва под ними на хорошо продуваемых, дренированных косогорах весной оттаивает быстро. Залегающая на метровой глубине вечная мерзлота прикрыта свежими (не мокрыми) супесями, заслоненными от солнца тонкой темноцветной дерновиной. Не удивительно, что такие вот дерновинно-луговые почвы, в достатке орошаемые проточной снеговой водой, заселяются разнообразными травами.

Пестрый ковер цветов и теперь манил своим едва уловимым волнующим ароматом. Цвели голостебельная паррия с пурпурными цветками и розовый мытник, пестрели желтые крестовники, лютики и снежная лапчатка с цветками на стройных, удлиненных цветоносах. Синела остролистная синюха, белела в рыхлых дерновинках мохнатая крупка с розетками листьев, опушенных мелкими звездчатыми волосками. Однако разнотравье хотя и выделялось красочной расцветкой венчиков, скромные осоки и злаки играли на луговинах более важную роль — такие, например, как цветущий северный лисохвост, отливающий на солнце серовато-зеленоватыми соцветиями, и иные.

В злаково-осоковые и разнотравные ковры вплетались и немногие представители бобовых растений: остролодочник и альпийский астрагал с его голубоватыми венчиками и синей лодочкой.

Как ни много в тундре мхов, но на тундровых луговинах их было мало: они не любят долго лежать под снегом и мириться с избыточным увлажнением проточных вод. Тут встречался только вездесущий кукушкин лен (альпийский и гиперборейский) и редко — седой ракомитрий и дрепанокляд.

На мхах кое-где распластались приземистые ивушки (арктическая, сетчатая и травянистая), а из лишайников сюда очень скупо вплетались цетрарии и единственный слоевищный вырост арктической дактилины (величиной с наперсток).

Хотя такие приснеговые луговины встречаются в тундре небольшими вкраплениями и нечасто, но они с первого же взгляда останавливают внимание человека своей пестрой, правда, несомкнутой растительностью.

Во второй половине дня на нас надвинулся непроглядный туман, закрыв плотной пеленой всю местность. Мы решили воспользоваться вынужденной остановкой и легли спать.

Выйдя после отдыха из палатки, мы не узнали окружающей природы. Тундра поседела. Выпавший снег погасил наш костер. Вот так тундровое лето! Вскоре в воздухе снова замелькали, как белые мухи, пушинки. Их подхватил северный ветер, и над просторами тундры разыгралась пурга, загнавшая нас в палатку.

Коравги попросил «сказать» ему Пушкина. В окружении снежной пурги, завывающей за полотнищами палатки, я прочел пушкинские «Буря мглою небо кроет…» и «Сказку о Золотом петушке», которая так понравилась охотнику еще во время нашего омолонского похода, около горы Емих.

Около полуночи снегопад прекратился, но на смену ему снова надвинулся туман. Последние клочья тумана рассеялись около двух часов ночи, и мы немедленно выступили в поход.

Стремясь наверстать упущенное время, мы быстро продвинулись на северо-восток и в девять часов утра остановились на «ночлег» на берегу речки Мельгера-окат.