Под местным наркозом

Мой класс писал. (Шепот, шорох бумаги, покашливание, расчлененная тишина.) Я стоял лицом к окну и мысленно втолковывал стеклу: Послушайте, Шербаум. Я уже давно не слышал ваших новых стихов. И госпожа штудиенрат Зайферт считает, что вы должны особо серьезно заниматься песнями, тем более что вы играете на гитаре. Стало быть, пишите песни, Шербаум. Вы так же, как и я, знаете, какая сила, какая политическая сила таится в лирических стихах. Вспомните Тухольского, Брехта, «Фугу смерти» Целана. Как-никак у нашей политической песни огромные традиции, она ведет свое начало от Ведекинда[65]. Поэтому песни протеста, особенно в Западной Германии, должны получить новый толчок. Я хотел бы, чтобы при ваших способностях…

Примерно то же самое я сказал Шербауму во дворе на перемене. Он стоял неподалеку от крытой стоянки для велосипедов рядом с Веро Леванд. Я сделал вид, будто не замечаю, что она курит. Она не отходила, делая вид, будто не замечает меня.

— Послушайте, Шербаум. Я уже давно не слышал ваших новых стихов…

Он прервал меня только тогда, когда я углубился в анализ отдельных песен протеста, заговорил о «messages»[66], о Джоан Баэз[67], о «If I had a hammer»[68] и о «flower — power»[69].

— Песни эти просто убаюкивают. Вы ведь сами в них не верите. Ничего не меняется. Если попадешь в жилу, то таким способом можно зарабатывать деньги. Они действуют только на слезные железы. Этот опыт я проделал с Веро. Ты не дашь соврать? Я исполнил свой самый суровый зонг, он называется «Песня нищего», и в нем говорится о хлебной западне для мира… И вот, когда я пел, она выла и повторяла: фантастика, просто фантастика!

— Эта песня и впрямь фантастика. Но ведь ты не выносишь, когда что-нибудь твое хвалят.

— Тебя интересуют только эмоции. У тебя создается соответствующее настроение, вот в чем фокус, создается настроение.

— Ну и что? Раз мне это нравится.

— Слушай внимательно. Я хочу сказать своей песней, что подачки только увеличивают обездоленность, подачки приносят пользу лишь тем, кто их раздает, а именно богачам и угнетателям…

— Представь себе, я все усекла. И как раз это я нахожу просто фантастикой.

— Соплячка.

(Слово прозвучало хоть и снисходительно-насмешливо, но добродушно. Собственно, ласковое словечко. Когда она несла чепуху о базисе и надстройке: «У нас сегодня собрание, Флип. Сегодня вечером мы будем разбирать прибавочную стоимость. Приходи тоже», в его терпеливом отказе слышалась явная симпатия: «Ты соплячка, чего от тебя ждать…»

С легкой руки Филиппа возникли всякие прозвища, и это тоже доказывает его способности, меня он назвал Old Hardy. Не кто иной, как Шербаум, окрестил Ирмгард Зайферт Архангелом. Что касается Ирмгард Зайферт, то Архангел неоднократно с похвалой отзывалась о его «Песне нищего».)

— И госпожа штудиенрат Зайферт считает, что вы должны работать над политической песней…

— Зачем? Если даже Веро не сечет…

Я признал правым с одной стороны Шербаума, с другой — Веро Леванд, одобрительно отозвался об их споре, назвав его закономерной дискуссией, которая, собственно, уже сама по себе доказывает, какую силу представляет собой подвергаемая сомнению политическая песня.

— Ну хорошо, Шербаум. Вы не верите в слова. Хотите действовать, совершать поступки. Предположим, вы сделаете то, что задумали. Сожжете вашего Макса перед кафе Кемпинского. Вас либо убьют на месте, либо так отделают, что вы заляжете в больницу. Ничего не попишешь: спонтанная реакция общественности. Броские заголовки. Общество «Друг животных» требует наложить на вас штраф. Несмотря на то что несколько голосов будут против, гимназия вынесет решение — исключить. Придется уйти и мне, что, впрочем, не самый худший вариант… Ну, а через две недели ни одна живая душа не вспомнит обо всем этом, ведь произойдет что-то новое, и опять оно будет подано под броскими заголовками, к примеру родится теленок о двух головах. Ну, а теперь возьмем другой вариант: вы садитесь и пишете балладу о таксе по кличке Макс. В наивно-народном духе и вполне обстоятельно. Восстанавливаете события поэтапно. Макс — шаловливый щенок. Макс подрастает. Филипп читает Максу газеты. Макс дает понять: сожги меня. Филипп говорит «нет». (Пусть даже приводя мои негодные доводы.) Но Макс настаивает. Он больше не слушает Филиппа, он презирает его. И так далее и так далее. Если песня вам удастся, она останется, переживет броские заголовки.

Оба слушали совершенно безучастно. (Возможно, идея баллады чересчур увлекла меня самого.) Но тут Шербаум медленно пожал плечами и объяснил своей подружке:

— Old Hardy верит в бессмертие. Ты слышала — я должен создать шедевр.

— Типичные для него слова, что еще может сказать учитель немецкого. Он — бумажный тигр.

— Тоже красиво. И ваш бумажный тигр согласен даже с тем, что стихи в большинстве случаев не оказывают сиюминутного действия, они действуют медленно и зачастую чересчур поздно…

— А мы хотим действовать немедля!

— Стало быть, броские заголовки, которые вытеснят завтра другие броские заголовки.

— Не знаю, что такое завтра…