Под местным наркозом

— Ведь оно сводит на нет все последующее, во всяком случае, делает крайне проблематичным.

Разговор этот произошел между охотничьим замком и гостиницей Паульсборна. Она заехала за мной на своем «фольксвагене», мы договорились прогуляться вокруг Грюневальдского озера. Поставив машину у Розенэка, мы пошли. Ничего необычного в этом не было, во время моего стажерства мы с ней каждый день перед началом занятий прогуливались вокруг Грюневальдского озера. И разговоры, которые мы вели, были типичными разговорами дамы-штудиенрата и ее ровесника, но всего лишь учителя-стажера. Мы держались на расстоянии, были то серьезны, то веселы; иногда, правда, впадали в развязность и в несколько натянутую игривость, что, впрочем, грозило перейти в другую крайность — в отдававшую холодом неловкость. (Я считал себя обязанным, учитывая человеческую природу и нашу неразлучность, перевести служебно-дружеские отношения между ней и мной во влюбленность, еще вполне допустимую в наши годы. Нам было под сорок. Но это приводило к тягостным паузам, которые удавалось перебить разве что деланной шутливостью.) Сначала мы с явным удовольствием и в хорошем темпе огибали озеро, впрочем не очень напрягаясь, дистанция между нами сохранялась, но потом, когда Ирмгард Зайферт совершила свое открытие на материнском чердаке, она потеряла спокойствие, опять начала курить — и прогулки «одинразоквокругозера» стали нам в тягость. Тут я начал изыскивать и даже создавать ситуации (отчасти из каприза, отчасти потому, что она мне нравилась), которые вели или могли вести к интимным отношениям. Она пошла и на это. Теперь мы без предупреждения являлись друг к другу в гости. Беседуя на разные темы, вдруг начинали целоваться, а потом так же неожиданно меняли тон и переходили на дела. Насмехались над нашей «звериной похотью», а потом иронизировали над неспособностью «отдаться чувству». «Ложная тревога, Эберхард. Избавим себя от приступа меланхолии, который, как мы предчувствуем, наступит потом».

Мы не только посмеивались и иронизировали, но и жалили друг друга, ведь прогулка наша, о которой мы договорились еще вечером, началась ранним утром, а накануне я опять неожиданно посетил Ирмгард. Мой визит затянулся до поздней ночи, никак не кончался.

— Вы благополучно добрались домой?

— Я позволил себе выпить еще две кружки пива и испробовал новую смесь — бутылку кока-колы и рюмку обыкновенной водки.

— Какое легкомыслие! Я вас не узнаю, как-никак наши отношения строятся на полной умеренности.

— Может быть, мы боимся нарушить эту тишь да гладь хоть каким-то действием?

— Ну что вы! И нарушать нечего, разве что бесконечные разговоры обо всем на свете, сдобренные капелькой симпатии друг к другу, которая так и остается нереализованной. Вы только и делаете, что пятитесь назад, вспоминая ваше жениховство, прямо скажем нелегкое. Что касается меня, то с тех пор, как нашлись эти письма, я выслеживаю семнадцатилетнюю девушку, которая совершила от моего имени нечто такое, чего я никогда не совершила бы.

— Вы забываете, Ирмгард, что ко времени моей помолвки я был уже не мальчиком, мне минуло двадцать семь, стало быть, я оказался несостоятельным, будучи уже, слава богу, взрослым…

— Разница в возрасте ни при чем, когда речь идет о поражении, которое ни вы, ни я, несмотря на все попытки сжульничать, не можем изобразить победой. Я, к примеру, вот уже много дней бьюсь над тем, чтобы истолковать в свою пользу одну чудовищную, хоть и короткую фразу в письме. «Наконец-то я готова принести жертву». Мое положение просто-напросто смехотворно. Я представляю в одном лице и обвиняемую, и защитника. Что вы на это скажете? Не правда ли, это поставленное спереди словцо «наконец» представляет интерес… Разве нет?

Охотничий замок остался у нас за спиной, мы брели к Паульсборну. Светало как-то неохотно, день все еще не желал наступать. Смерзшийся за ночь снег гулко звенел. Там, где Лангес-Лух образовывал ледяную перемычку между Крумме-Ланке и Грюневальдским озером, рабочий из лесничества выбивал во льду лунки для уток. Белое облачко, вылетавшее у него изо рта, относило через плечо. Сразу после того, как мы свернули направо, двигаясь в затылок друг другу, и пошли по тропинке вдоль северо-западного берега озера — чтобы сократить дорогу, — мне пришли в голову подходящие разве что к воскресному дню умиротворяющие слова:

— Вот видите, каким плодотворным было ваше сомнение: все то, что предшествует слову «наконец», осталось, а ваш необдуманный и, как мы сейчас знаем, не имевший никаких последствий поступок вообще затерялся и должен быть похерен.

Однако в Ирмгард Зайферт уже опять проснулось поистине воловье упрямство — до конца озера, а именно до самого деревянного мостика через ручей, который соединял наше озеро с Хундекельским, она втаптывала себя в грязь. И хотя на мостике, по обе стороны которого шумели утки около своих лунок, я в ярости заткнул ей пасть поцелуем, да, заткнул ей пасть, я услышал, едва успев оторваться от нее, конец прерванной фразы: