День спустя — у меня был пустой урок — я вызвал Шербаума с занятий пением, которые проводит в моем 12 «А» Ирмгард Зайферт. Он был бледен, напустил на себе благовоспитанный вид.
— Я передумал, Филипп. Можете взять у меня деньги. Я позвонил в Ланквиц. Шпиц без родословной стоит от 70 до 80 марок.
— Считайте вчерашнее минутной слабостью, тысячу раз извиняюсь. Либо Макс, либо вообще никто…
— Но мое предложение ни к чему вас не обязывает…
— Тогда можно взять и матерчатую собаку. Еще лучше: несколько таких собак. У Веро Леванд их целая коллекция. Между прочим, не такая уж глупая идея. Спрошу как-нибудь, готова ли она расстаться со своим зверинцем. Мог бы начать с них, вполне безобидная штука. Модные шляпки решили бы: матерчатые собаки. Детские игры. Один из этих дурацких хэппенингов. А потом я пожертвую Максом… И пирожные сразу вывалятся у них из пасти.
Я глядел на него во все глаза. Идея с матерчатыми игрушками овладела им. Он заговорил голосом диснеевского утенка (трах-чмок-тыр-пыр), притворился, будто его тошнит от пирожных (ох-ик-ой-ой). Надо было уйти. Но после моей меланхоличной заключительной фразы: «Как жаль, Филипп, я хотел вам помочь», я дал Шербауму повод остановить меня:
— Знаю, что вы желаете мне добра.
Сказав это, ученик мой опять пошел на урок музыки. В коридоре я услышал, что пели Карла Орфа[63].
Он способный мальчик. (Все желают ему добра.) Он быстро схватывает. (Слишком быстро схватывает.) Занимается только тем, что ему нравится. (У него была замечательная работа о символах в рекламе: «Звездочки на „мерседесах“— рождественские звездочки».) Ростом он с меня, но все еще растет. (Штёртебекер был немного ниже.) Когда он смеется, на щеках у него появляются ямочки. Родители у него живы. Отец занимает крупный пост в фирме «Шеринг»[64]. Мать я знаю по родительским собраниям, это моложавая дама лет сорока пяти, которая считает своего сына еще «совершенным ребенком». У Филиппа два старших брата, оба они учатся в западногерманских университетах. (Один изучает в Аахене машиностроение.) Несмотря на то что успехи Филиппа по моим предметам куда выше среднего и на музыкальной ниве он тоже процветает (играет на гитаре), он и в этом году со скрипом перейдет в следующий класс. Дружба Шербаума с Веро Леванд не сделала его радикалом. (Правда, он требует — что вполне разумно — отмены уроков закона божьего и введения в качестве обязательных полноправных дисциплин философии и социологии.) Его склонность к иронии иногда оборачивается некоторым перебором. Так, например, в одном сочинении он написал: «Мой отец, разумеется, не был нацистом. Он был всего лишь уполномоченным по противовоздушной обороне. Уполномоченный по противовоздушной обороне — это еще, разумеется, не антифашист. Уполномоченный по противовоздушной обороне — это нуль. Я — сын уполномоченного по противовоздушной обороне, следственно, сын нуля. Теперь мой отец стал демократом, так же как раньше был уполномоченным по противовоздушной обороне. Он всегда поступал правильно, хотя говорит зачастую: «Мое поколение наделало много ошибок». Говорит, безошибочно выбрав нужную минуту. Мы с отцом никогда не спорим. Иногда он замечает: «И ты со временем приобретешь опыт». Это тоже правильно, ибо нетрудно предугадать, что я приобрету опыт. И притом в качестве нуля или в качестве уполномоченного по противовоздушной обороне, а это, как я доказал ранее, одно и то же. («Что вы делаете сейчас?» — «Приобретаю опыт».) Моя мать часто говорит: «У тебя великодушный отец». Иногда она говорит: «У тебя слишком великодушный отец». И тогда мой великодушный нуль замечает: «Оставь мальчика в покое, Элизабет. Кто знает, что еще будет». И это опять же правильно. Я люблю своего отца. Он умеет здорово грустно глядеть в окно. Потом он говорит: «Да, вам хорошо. Вы живете почти что в мирное время. Надо надеяться, что все так и будет. Наша молодость прошла иначе, совсем иначе». Да, я и впрямь люблю своего отца. (Себя я тоже люблю.) Будучи уполномоченным по противовоздушной обороне, он, наверно, спасал людей. Это здорово и опять же правильно. Интересно, вышел бы из меня хороший уполномоченный по противовоздушной обороне? Летом, когда мы ходим купаться на Ванзее…»
За такое сочинение трудно было поставить отметку. (Под тем предлогом, что сочинение очень подражательное, я кое-как отвертелся от этого.) А ведь мальчик действительно способный.
Ирмгард Зайферт тоже считает Шербаума способным. («У мальчика художественная натура…») Но прежде чем я изыскал возможность поговорить с ней о Шербауме, она опять (и все в том же покаянном тоне) завела волынку насчет старых писем; с тех пор, как она открыла и проанализировала эти письма, она без конца перечитывает их и подвергает анализу. На сей раз она особо ловко истолковала одну фразу, а именно: «Наконец я готова принести жертву». Не доказывает ли слово «наконец», что раньше она не была готова принести жертву, стало быть, сомневалась? Я посоветовал ей особо выпятить слово «сомневалась».