Побѣдители

– Я и не смогу. – Я по-прежнему ощущала явный переизбыток впечатлений. – Право, с меня довольно этих двух. Ты посмотри, что он несет: «Цивилизационное отставание, которое вменяют исламскому миру в слабость, является в действительности его силой. Огнестрельное оружие – единственное изобретение, которое нам нужно оставить от нечистого мира кафиров». Еще он как-то пытается это с коммунизмом связать… Роман, каким же образом этот бред затянул студента университета?

– Я же тебе уже ответил. Попался в их руки в самое неподходящее время. Не случись голубчиков рядом – все бы утряслось.

Я вновь взглянула на фотографию Тихонина. Я должна бы испытывать к нему, хоть бы и к мертвому, омерзение и ненависть. Это был враг. Враг, словно заброшенный из прошлого. Но отчего я не улыбаюсь сейчас моей «исторической» улыбкой? Мне отчего-то его жалко. Может статься потому, что в отличие от своих идейных предшественников, враг этот безопасен. Второй раз в нашей стране революции не устроишь. А теперь уж не поумнеть, не исправить. Как же это страшно – умереть в грязи.

– Погляди-ка… Рядом с его фото что-то еще висело. Не нашел кнопок, прилепил клеем прямо на обои. А потом кто-то это содрал, причем недавно. Ошметки бумаги не успели запылиться.

– Да видел я, видел… – Роман улыбнулся моему сыщицкому пылу. – Но едва ли это хоть что-то значит. Постоянно перевозбужденная нервная система, сплошные чувственные бури. Сегодня обзаводится очередным кумиром, завтра его низвергает. Хотя как знать… У меня, признаюсь, не достает воображения представить какой-либо другой повод для убийства, кроме этих самых роковых страстей. Да и антураж убийства, все эти дионисийские детали… Кому он еще мог перейти дорогу, кроме себе подобных, этот Тихонин?

Эскин вновь взял в руки ту рукопись, что я смотрела второй.

– В известном смысле – прямое подтверждение моих слов, Ваше Сиятельство. Когда всех ошеломят неким очаровательным сюрпризом, ответная реакция может пойти через раскачивание исламского мира.

– Как вы знаете, Ваше Высокопревосходительство, ваши опасения я понимаю и разделяю, – отозвался Роман. – Но в данном-то случае мы имеем дело не с исламским миром, а с очень незначительной группой асоциальных лиц, проще сказать, с богемой. Они хватаются за все, где чуют деструкцию.

– И я бы не сказал, что у них плохое чутье, – упрямо повторился Эскин.

– Да кто ж им позволит? Мы их терпим до тех пор, покуда они тихо безобразничают в этом самом переулке, где сняли около двадцати квартир. Безобразия – их частное право. В тех же горах их в лучшем случае ограбят, да и не надумают они туда соваться, сумасшедшие всегда хитры и заботливы о своей шкуре.

– Вы говорили о дионисийских деталях? – спросил Эскин. – В чем они заключались?

– Я не большой знаток всех этих дионисий и вакханалий… А филологической справки еще не получил. Впрочем, есть некоторое созвучие тому, что покойник столь усердно штудировал, я про Овсова. Только едва ли полагал, что сам же и попадет в переплет. Но по первому впечатлению убийство носит характер… гмм… – Роман несколько замялся.

– Ритуальный? – Эскин рассмеялся. – Меня вы этим не смутите, граф. Я хорошо помню обвинения, что выдвигались в России в начале столетия против моих единоверцев. Я был весьма заинтересован изучить тему, как вы можете догадаться.

– Ну, спрашивать о ваших выводах по делу Бейлиса было бы бестактным, – усмехнулся Роман.

– Отчего же? – Эскин посмотрел на него с каким-то странным выражением. – Вероятно, вы полагаете, что это не только бестактно, но и бессмысленно? Что я скажу сейчас некоторое количество общих слов о дикости невежественных масс, либо посетую на пресловутый антисемитизм, которого в России, кстати сказать, никогда и не было? Во всяком случае – не было до революции.

– А я могу рассчитывать на что-либо более любопытное? – глаза Романа сделались какими-то уж слишком внимательными.

– Вы можете рассчитывать на мою откровенность. Во всяком случае, если я могу рассчитывать на еще одну сигарету.

Я рассмеялась. Эскин, вне сомнения, относился к тем людям, с которыми мне приятно курить. Вредно играть в детстве в индейцев, доложу я вам. Ведь это же ритуал общения. «Тут он вынул трубку мира, очень старую, чудную, с красной каменной головкой, с чубуком из трости, в перьях. Наложил ее корою, закурил ее от угля, подал гостю чужеземцу, и повел такие речи…»

Гость-чужеземец с удовольствием затянулся. Еще в самом начале мы не обнаружили, куда стряхивать пепел. Немудрено: если для этой цели и имелась какая-нибудь жестянка из-под анчоусов (хотя покойник, вполне вероятно, был способен разбрасывать окурки просто по углам), то оную со всеми окурками увезли на экспертизу. Это даже такой невежде как я понятно. Поэтому я просто взяла с подоконника щербатое блюдце с засохшими кофейными разводами.