Побѣдители

Под институтские нужды откупили и перестроили старый хуторской ансамбль: несколько исполинских домов и сараев-амбаров с высоченными крышами. Прежние владельцы предпочли построить более современное жилье ниже по речке, где держат конный завод. Для жизни, может статься, легкие модные строения и удобнее. Я вообще примечала не раз, что те, кому принадлежит старина, не особенно-то ее обычно ценят. А вот «ученоприимный» дом в стародеревенских стенах получился очаровательным.

Палеонтологи заседали день-деньской, я же брала на заводе лошадь и объезжала окрестности. Но как-то с утра распорядок маминых коллег дал сбой. К хутору подогнали прогулочные ландолеты, затевалась несомненная экскурсия. Судя по самодовольному виду эстонцев и заинтригованным репликам гостей, показывать намеревались нечто из ряда вон интересное. Мне сделалось любопытно и я присоединилась к выезжающим.

Ехали не более получаса. Затем вдруг автомобили остановились посреди дороги. Ученые начали из них дружно выбираться.

Приехали? Но куда? Место – самое непритязательное. Дорога, справа подлесок, слева – дикое поле. Да и то трава не сразу разрастается пышно, ближе к дороге почва бесплодная, каменистая, унылая. Саженей на сорок-тридцать – ничего не растет, кроме кое-где пробившегося подорожника.

К этой-то унылой проплешине все и устремились.

«Вот», гордо изрек мамин друг Эйнар.

В течение битого часа я наблюдала престранное зрелище. Солидные, в летах, ученые мужи и ученые дамы, как сборище сомнамбул, топтались по серому пятачку, глядя исключительно себе под ноги. Кто-то порой приседал, уставясь вниз, будто там мозаиками выложено.

«Какая прелесть! А Семенов-Тян-Шанский здесь был?»

«Как же, Петра Николаевича первым делом сюда привозили».

«А Леконт?»

«Ну как же можно бельгийским коллегам не показать?»

Они сбредались и разбредались, что-то показывали друг дружке, что-то бормотали себе под нос…

«Какое великолепие!»

Меня разбирал смех, но я превосходно понимала, что смех мой – сродни веселью папуаса, наблюдающего непонятную возню белого с автомобильным мотором. На самом же деле я наблюдала с жалкого берега современности то, как посвященные спустились на живое дно мертвого моря. Море плескалось для них, столь настоящее, что я не удивилась бы, если б намокли их одежда и обувь. Они видели волны, они наблюдали древних морских обитателей… Они были в море, я осталась – на суше.

В тот день я поняла, что не знаю о своей маме самого главного. Не знаю – и не узнаю никогда, ибо этого мне попросту не дано.

Моя мама, такая ласковая и веселая, порой озорная, такая чуткая ко всему, что связано со мной… Моя мама. Человек, принадлежащий мне, как представлялось с первых лет жизни, безраздельно. Но самый главный, самый таинственный сад, где бродила ее душа, оказался для меня запертым.

(Верней даже сказать – не сад, а океан, а душа не бродит, а плавает. Ох, у меня уже профессиональная писательская болезнь – точить формулировки, как карандаши).

Палеонтология никогда не занимала моего воображения. А все же открытие в маме абсолютной незнакомки меня чем-то уязвило. И оказалось мне весьма полезным, я так полагаю. Полезным и поучительным.

Ну, так все-таки, отчего я без подарка?

Я продолжила чтение письма уже в ином, веселом расположении духа…

«Рядом с базой конный завод, который, как я помню, Ты сочла отменным. В известном смысле я рискнула на свой страх, понадеявшись, что Ты мой выбор одобришь. Лошадку зовут Туули57, больше ничего пока не скажу. К сожалению, хотя место в конюшне уже готово, перевезти твой подарок в Москву обещают не раньше конца сентября. Заводчик приносит всяческие извинения. Отчасти преследую своим даром эгоистическую цель: чтобы Ты не пропадала на долгие месяцы в столице, а почаще была с нами».

Незнакомая пока Туули словно ударила меня копытом в грудь. Лошадь! Я и не подозревала, что так хочу свою лошадь… Когда мне было пятнадцать, умерла моя англичаночка Арника, на которую я пересела восьми лет с учебного манежного пони. Я так горевала, что вопроса о новой четвероногой подружке как-то даже не поднималось. С той поры я обходилась лошадьми из конюшен, то из одних, то из других.

А ведь мне уже давно пора было завести новую. Детская печаль сто лет, как растаяла. Я просто не обратила на это внимания.

Я не понимала, что хочу лошадь, но мама поняла лучше меня.

Я прошла в ванную, сполоснула лицо ледяной водой. Как странно и как красиво: мой день начался папиным подарком, а завершился – маминым.

Все остальные чудесные дары я разберу завтра. Не сегодня, нет.