Побѣдители

Четко, красиво вырулив со взлетной полосы к зданию аэропорта Сен Женевьев, воздушный корабль замер. Застыл ровно так, чтобы прилетевший на его крыльях не сделал ни единого лишнего шага по земле.

Вот подъехала лестница, вот откинулась дверца… Неподвижное сделалось еще неподвижнее, хотя только что казалось, будто это невозможно. Только чуть позже я поймала себя на том, что задерживаю дыхание.

Государь был в жемчужно-сером мундире Вандейского полка, с очень высоким воротом, расшитым золотыми лилиями, при Ордене Святого Духа, в чине Маршала Лагеря.

Изготовились оркестранты, карауля нужное мгновение, (я не видела этого, ибо телекамера неотрывно считала пройденные ступеньки), я это просто ощутила. Все собрание было сейчас словно единым организмом, мудрено было не ощутить.

Носок сверкающего как черное зеркало сапога коснулся французской земли.

Когда русский ступил на землю, француз сделал первый шаг навстречу гостю. Ни мгновением позже, ни мгновением ранее.

Они шли друг к другу – теперь только они и двигались в этом окаменевшем, словно в старой сказке, скоплении людей. Шли солдатским шагом, являя солдатскую выправку. Молодой человек и ребенок? Нет, два монарха. Два мѵропомазанника.

Они остановились, приблизившись.

Как-то очень тактично, иначе не сказать, Государь наклонился – ровно настолько, сколько было необходимо, ни дюймом больше, чтобы венценосный собрат оказался с ним вровень – лицом к лицу. Они раскрыли друг другу объятия. Двоекратно расцеловались.

На очень краткое мгновение Государь стал для меня Ником: просто потому, что я слишком часто угадываю его душевные движения. Вот и сейчас я почувствовала, как хочется ему подхватить августейшего брата в охапку и пару раз высоко подбросить в воздух, как самого обычного российского «волчонка». И этот ребенок точно так же заливался бы счастливым восторженным смехом, как все детишки, с которыми Ник такое проделывает.

Увы, нельзя. Привыкайте, Ваше Королевское Величество, вам еще многого этой жизни не перепадет.

Оркестр грянул «Vive le Roy58». Теперь они стояли рядом – стояли и слушали.

«Боже Царя храни». Они слушали, стоя, сказать бы, что плечом к плечу, да Людовик пока что был нашему Государю немногим выше, чем по пояс.

Замерли последние медные звуки. Маленький король что-то очень серьезно сказал своему гостю. Тот произнес что-то в ответ. Было ли это обычное «добро пожаловать», нечто ли иное – бог весть. В средоточеньи многих тысяч взглядов – и обособленные своим мистическим статусом – они пребывали сейчас наедине.

Пожалуй, в первый раз я подметила, что маленький король делается похож даже не на покойного отца, а на Хайме Сеговийского. Что-то решительно узнаваемое уже проступает в детских чертах. Что же, будет красавец.

А затем людское озеро (людского моря в аэропорту все же не разлилось) пришло в движение. В кадр же ворвался голос до поры проглотившего язык диктора, поясняющий, что из Сен Женевьев все направились в Версаль.

Конечно в Версаль, куда же еще. Выпуск новостей завершился, но панель, в место того, чтобы погаснуть, зазвенела.

– Ленка, привет! Надеюсь, я тебя не отвлекаю от всего этого пафоса?

Серо-синие глазищи Нинки Трубецкой, Ильиной в замужестве, сияли весело и чуть насмешливо. У Нинки точеные черты, даже длинный, как на портретах всех Голицыных, нос нимало ее не портит. Удивительно красиво от природы лежат ее каштановые волосы: до ушей они ровные, но отрастая ниже идут в мелкие кудри, обрамляя лицо совершенно средневековым ореолом.

– Пафос уже закончился. А иначе б я не стала даже переключать изображения.

– Ну конечно… Тебя же хлебом не корми. Для чего только нужна вся эта пышность бессмысленная?

– Нинка, ну мы сто раз с тобой уже спорили.

Еще один человек кроме Романа, который называет меня не как все. Только Роман никогда не говорит «Ленка», а Нинка нипочем не скажет «Лена». Само собой, в школьные годы из нас выбивали все эти «нка» и «тька» разве что не линейкой по пальцам. Но кое-какие сорняки уцелели, и тем особенно милы. Мне нравится слышать «Ленка» из Нинкиных уст, Нинку же зовут только Нинкой все близкие друзья без изъятья. Это уменьшительное имя летит, как ее походка. Хотя Нинка никогда и не ходит, она всегда бежит. Сильно подозреваю, что ее дочь Катя, равно как и другие дети, если появятся, тоже вырастут и будут звать Нинку Нинкой, а не мамой.

Само собой, что глупо даже спрашивать, почему она хоть на своего кузена не поглядела. Буркнет: «Что я его, живьем, что ли, мало вижу?»

– И то верно. Мне спорить и некогда. Мне, по правде сказать, просто нужна твоя палатка. Та, которую ты брала в горы на Алтай. Их сейчас, вот ведь надо же такую глупость учинить, сняли с производства. Обещают какие-то новые распрекрасные модели. Но я-то такую хочу! А уже не продают. Она у тебя хотя бы, надеюсь, в Москве?

– В Москве. Забирай, когда хочешь. А куда это ты собралась на осень глядя?

– Туда, где уж наверное не замерзну. В Индию. Аэропланом до Мадраса, а дальше на перекладных и пешком. Хочу посетить одну ашраму59…