Да, иной собеседник, совсем иной. Если предыдущий был пуглив и не быстр мыслью, этот, напротив, перестраивался к обороне моментально, и наливался злобой, как ядовитый плод наливается соком на ветке какого-нибудь анчара. Впрочем, даже и не знаю, бывают ли на анчаре плоды и как они выглядят. Но Пырин тяжело дышал и все темнел от прилива дурной крови. Я незатейливо пожелала ему лопнуть.
– Да и в рассуждении вас… Август 1972-го года выдался довольно жарким, горели леса. Ваша беременная на седьмом месяце конкубина отдыхала с вами в деревне. В грязном доме, где комнатку ввиду дешевизны снимали у пьяницы, с полчищами тараканов. У женщины из-за духоты и интоксикации сделался жар. Она лежит в бреду. И тут приезжает Ваш приятель из компании Малеева и Головлёва. Вдруг вам делается в деревне скучно. Вы решаете немедля ехать в Москву. Ненадолго задумываетесь, что же делать с вашей сожительницей. Решаете ее попросту запереть в доме. Полагаю, что женщина, которая простила вам подобное – оставить ее беспомощной, в поту, в бреду, в угрозе преждевременных родов, с ползающими по телу тараканами – такая женщина способна скрыть любое ваше преступление. Она ведь, кстати, помаленьку вам сводничает?
– Это преувеличения… Вы искажаете факты…
Я видела, что Пырин, отнюдь не ждавший подобной осведомленности, на сей раз не знает, как парировать. Потому и лепечет свои жалкие «искажаете» и «преувеличения»…
– Мне плохо… – Пырин театрально схватился за сердце, осел на стуле. – Вы довели меня… своими издевательствами… до приступа. Я сейчас упаду!
– Если вы настаиваете, я обязан вызвать доктора. – Роман взялся за телефон. – Только ведь врач все одно установит, что никакого сердечного приступа у вас нет. Стоит ли тратить мое и ваше время на бесполезную формальность?
К моему удивлению, Пырин не воспользовался возможностью оттянуть время, дабы обдумать дальнейшую свою линию. Надо полагать, он предположил, что установление факта симуляции поставит его в слишком проигрышное положение.
– Я не нуждаюсь в ваших, вне сомнения, подневольных в своих диагнозах, врачах. – Он горделиво выпятил грудь. – Я справлюсь сам. Дух властен над телом.
– Тем лучше. Строго говоря, у меня осталось не так много вопросов. В рассуждении дионисийских культов, столь популярных среди вас, не знаете ли вы, кто накануне убийства купил кошку? Сам Тихонин?
– Я ничего не знаю ни о каких кошках.
– Ах, pardon, кажется, это был какой-то другой зверок. Неважно. Как неважен и 995-й параграф, которому мы уделили, признаюсь, что-то чрезмерно много времени. Обвинение-то вам будет предъявлено отнюдь не по нему.
– Какое обвинение?! – вскинулся Пырин. – Вы сами сказали, что под обвинение подводите только Овсова! Не меня!
– Опасаюсь, что я поспешил с подобными утверждениями.
– У вас ничего не выйдет! Ровным счетом ничего! – разбушевался Пырин. – Я не могу быть судим! Я уже говорил! Я болен, тяжело болен!
– Тюремная больница – тоже место невеселое, – вздохнул Роман. – Особенно если объектом интереса эскулапов становится не только социальная агрессия, но и некоторые специфические отклонения. Вы ведь знаете, что у нас от этого лечат. Нарочно ни за кем не бегают, но уж в подобном-то положении… Снова я о 995-м, вот ведь некстати. Кстати, вы ведь угрожали покойному за глаза. После ссоры, имевшей быть 13-го числа августа, в ночь. На сем мы, пожалуй, пока закончим нашу содержательную беседу.
Если перед этим я сравнила Пырина с бурдюком, хотя верней было бы сравнить его с несколькими бурдюками – побольше и поменьше, то теперь я могла бы сказать, что его словно бы проткнули. Нечто из его туши очевидно уходило. Оставаясь по-прежнему тучен, он вдруг сделался как-то меньше. И было очевидным, что ему уже безразлично, как выглядеть в глазах Романа, да и в собственных тоже.
Роман переломил ему хребет. Это было, как ни странно, много очевиднее, чем в случае с мягкотелым Овсовым.
Глава XXXI В которой очень длинный День Рождения все же завершается
– Отвезти тебя домой, Лена? Ты, по-моему, устала. – Роман извлек из своего бювара спрятанную в нем плоскую коробочку из пластической массы, вытряхнул блестящую болванку для звукозаписи, надписал последнюю стеклографическим карандашом. – Если хочешь, можем заехать в какое-нибудь кафе по дороге, выпить по бокалу за день твоего рождения. В самое простенькое кафе, без полоскательных чашек и рыбных вилок, где подавальщиками бегают студенты.
– А ты знаешь, я, пожалуй, в самом деле хочу поскорее домой, – удивилась я, высвобождая волосы из противной резинки. – День рождения будем еще праздновать с родителями, я тебя заранее приглашаю. Глядишь, и Наташа сможет уже на часок прийти.
– Благодарю за приглашение. А в каких числах ты предполагаешь торжество? Мне в самом деле надо спланировать заранее, чтоб оказаться в Москве.