Победитель получает

— Но разве… — начала было Вита, однако тут же прикусила язык, коротко поклонилась Видящей и начала доставать из сумки маленькие разноцветные камешки и крупные кристаллы, выкладывая их вокруг места для ночёвки.

В промежутках между камнями девочка хирургически точными движениями сыпала соль ровной и непрерывной дорожкой толщиной буквально с волосок. При этом трава ей почему-то не мешала — кристаллики соли ложились на землю между травинками и казалось, что они подчиняются не столько движениям рук, сколько гортанным вибрациям голоса, напевающего что-то непонятное, но в то же время такое знакомое, будто это голос самой земли, деревьев, сумерек, наступающей ночи — тихий, но властный и всепроникающий.

Верес тряхнул головой, с усилием сбрасывая наваждение, оцепенение, сковавшее и тело, и мысли, и чувства.

— Я должен пойти за ними, — произнёс он, оторвавшись от созерцания действий Виты, от ощущения присутствия Аланы, и глядя на медленно удаляющиеся фигуры Маши и Лирена.

— Нет, не должен, — тягучим, глубоким голосом отозвалась Алана. — Ночь ещё не пришла. И они скоро вернутся. Не надо мешать летучему коту. И им не надо мешать.

***

Только что впереди слегка колыхалась трава, выдавая перемещения Куси, и вот уже ничего не заметно. Маша ускорила шаг, надеясь отыскать кото-мыша там, где несколько секунд назад качались травинки, но его там не было. Или это не то место? Может, правее? А может, чуть дальше? Нет, и здесь нет…

Заговаривать с Лиреном, скользившим безмолвной тенью справа и на полшага позади, отчаянно не хотелось. Его присутствие смущало и тревожило. Пожалуй, даже раздражало, хотя Маша и понимала, что раздражается она, по сути, на себя, на свои несвоевременные, совершенно неуместные, ненужные сейчас чувства. Нашла время! И место.

Зачем он за ней пошёл? Пока рядом находились другие люди, всё было не так… критично. Терпимо было. Маша окончательно разозлилась на себя за то, что думает о какой-то… ерунде, когда Куся неизвестно где!

— Ты можешь его найти? — спросила она резко, повернувшись к Лирену.

Он, казалось, на миг опешил. Маша будто обвиняла его в чём-то. Может, в том, что он не может найти кота, а откровенного говоря, даже и не пытается, куда больше озабоченный безопасностью девушки.

— Я попытаюсь, — тихо ответил Лирен и осторожно двинулся вперёд, внимательно глядя по сторонам.

Маша хмуро наблюдала за его перемещениями, стараясь убедить себя в том, что этот чужой человек ей безразличен. И вообще… ей пора, как говорится, к земле привыкать. И это еще в лучшем случае. Она почти убедила себя в том, что ей нет никакого дела до незнакомца по имени Лирен, когда он остановился, плавно развернувшись в сторону Маши и одной рукой указывая вниз и чуть вперёд.

Его профиль, чёрные волосы, небрежно откинутые назад, кошачья мягкость движений, почти физически ощутимая внутренняя сила и внезапно — тревога и уязвимость во взгляде, словно спрашивавшем: я что-то сделал не так? ты обижена или сердита? что с тобой? — всё это вместе нахлынуло на Машу, чуть не сбивая с ног шквалом чувств такой силы, какого она никогда не испытывала прежде. А облегчение от того, что Куся нашёлся, похоже, сыграло роль детонатора.

Влюбилась. По уши. Втрескалась. Хуже, чем в шестнадцать лет. Тогда Машина любовь кончилась ничем. Кажется, герой её девичьих мечтаний даже не узнал об этой любви. Хотя Маша подозревала, что он всё-таки догадывался, но от этого было только больнее.

Она была ему не нужна и не интересна. Нескладная, не умеющая быть маняще-загадочной, кокетничать, капризничать (если она и пробовала, получалось ужасно), застенчивая, простая. Она годилась скорее на роль товарища, чем девушки, но товарищей и друзей там хватало и без неё.

Маша долго тосковала тогда. А позже поняла, что ей еще повезло, что они жили в разных городах и пересекались очень редко — через семью близкой маминой подруги, а потом и эти редкие встречи прекратились.

Время и расстояние всё-таки лечат. Медленно, тяжело, но лечат. И она вылечилась, иногда ощущая в глубине души пустоту — там, где раньше болело, — и внезапную тоску по этой мучительной болезни. Да, любовь, наверное, единственная болезнь, по которой можно тосковать.

А теперь она вернулась. Сильнее и глубже, чем прежде. И как же не вовремя. А приходит ли любовь вовремя? Разве что юношеские увлечения — они вроде прививки, и природа проводит всеобщую вакцинацию в определённый срок, чтобы позже болезнь не приняла смертельную форму.

А всё остальное — это стихийное бедствие, к которому нельзя быть готовым, сколько ни готовься. Зато можно научиться держать себя в руках и строить стену отчуждения, за которой можно укрыться и спасти от болезненных ударов хотя бы женскую гордость, если не сердце.

Маша подошла с независимым видом, посмотрела туда, куда указывал Лирен. Ответом ей был мягко-укоризненный взгляд кото-мыша.