По следам Листригонов

Кому хрусталь, кому ковры
Кому меха пушистые
А мне бы краюшек яйлы
Ковер из трав душистых.
И мир увидим словно птицы
С такой небесной высоты
И будут светлы наши лица
И вдохновенными мечты.

И произошла удивительная магия… Ароматное сладкое вино, точно солнечные лучи разлилось по усталому телу. А стихи таким же невероятным теплом проникли в душу. И тут мы узнали, что такое Альбертотерапия: у меня перестал болеть зуб, тупо нывший уже вторую неделю. Колено, вот уже полгода не дававшее мне покоя, совсем успокоилось. А через неделю я уже не мог вспомнить, какое колено у меня болело. И в душе воцарилось удивительное спокойствие и умиротворение.

Осознал я «Альбертотерапия» не сразу. Как-то и не думал и вдруг проанализировал, – о чудо! Ничего не болит. А главное – не болит душа.

С тех пор дни наши наполнились ожиданием выходных. А выходные превратились в маленькие праздники души и тела. Да будут благословенны эти дни.

Никишин

– Ах, Балаклава! Тем ты ещё хороша, что как магнит притягиваешь к себе удивительных, больших людей!

Так было и на сей раз: в конце лета, восьмого года, в августе, неожиданно, влетел ко мне Губанов… Помню я как раз был маленьком постшвартовочном шоке. И, ещё не совсем «очухавши», сидел на корме, медленно приходя в себя.

– Привет, Серёга! – Губанов как всегда бегом, и явно чем-то сильно возбуждён.

– Ну ладно, – говорю я Вовке, – я допустим только что за якорем нырял, а ты-то чего подпрыгиваешь?

– Да я не подпрыгиваю, – Володя попытался успокоиться. – Тут такое дело… Можешь меня выручить? Только нужен ответ «да» И никакой ни другой…

– А ты, Вовка, слышал от меня, когда либо «нет»? – А? – рычу я с напускной строгостью.

– Сромняга ты мой! – Губанов благодарно двинул меня по плечу. – Тут такое дело… Завтра нужно вывести в море… Самого Сергея Никишина. Представляешь? Самого великого Никишина. Такое бывает раз в жизни. Так как, «да»?

Я сделал паузу. Губанов напрягся.

– Сам Никишин! – Почти шёпотом пропел Володя.

– Не люблю я этих великих… – я сказал это, и увидел – Губанов даже изменился в лице.

– А чего их бояться, люди как люди… И не забывай, что это не просто Никишин, это великий Никишин!

– Да ты, Вовка, тоже великий, – усмехнулся я, – а порой такое отчебучишь, хоть стой, хоть падай!

– Ну, на то я и великий, чтобы отчебучивать! А тут сам Никишин!

– А водку пить не будете? – процитировал я классиков, – а голые танцевать не будете при луне?

– Не будем, не будем, – Володя успокоился, – а если честно, то мужик он что надо…

– Да всяких повидали тут, – не унимался я. – Придут с пьяной свитой, ещё подопьют, а к концу и понукать начнут… И всё на шару. А потом и не вспомнят, где – ни будь в Москве. Типа «А кто ж тебе мой телефон дал?»

– Значит то были не те «великие», – Губанов начал злиться.

– Да ты не злись, Губанов… Нам не впервой. Когда он будет то?

– Завтра, завтра с утречка. Я не смогу – у меня работа. Так договорились?

– Замётано… Часов в десять, идёт?

– Идёт! – Аж вздохнул Володя…

Володя счастливый улетел. И спасибо ему. Он подарил мне капельку счастья.

Ну, что же? Надо готовиться.

Никишин пришёл один. Я взял сына, а посему был свободен от хлопот. Двигатель мерно стучал под палубой, а мы сидели на корме и молчали. Знакомство прошло не напряжённо, и я увидел – Никишину надо было просто помолчать. И посмотреть на море.

Мы перебрасывались изредка простыми фразами, и тут я понял – надо отвести Никишина на Парнас! Ну, конечно, куда же ещё? Там сейчас наверняка Альбертозо со своими богинями… Да и Пал Михалыч, конечно же!

И тут Никишин, как бы про себя пропел «по республике Цветаевой, через область Заболоцкого, продвигались мы к Волошину, заправлялись, как могли…»

– А какой он был, Визбор? – неожиданно для себя самого спросил я у Никишина. Брови Серёжи удивлённо поднялись. Я понял, что он был приятно удивлён.

– Вы знаете Визбора? – вежливо спросил он.

– Да разве есть в нашем поколении хоть один человек…

– Сколько угодно, – печально ответил Никишин. – А был он обыкновенный… вот как вы и я. Он, наверное, и не знал, что он «великий Визбор…» Да и мы все… тогда ещё не знали этого. Люди ведь постепенно понимают, кто есть кто. А многие и сейчас ещё не поняли… Да и похоже, никогда не поймут…

– Так ли? Да есть ли человек, кто бы не знал наизусть «Милая моя, солнышко лесное…» Не было бы Визбора, не было бы нашей юности – в том качестве, в каком она была… – попытался возразить я Никишину…

– Да я не об этом, – Сергей внимательно посмотрел на меня, – пойму ля его мысль.

– А о чём же?

– Я о государстве. Если бы люди государства вовремя, да и вообще поняли что такое Визбор, что такое Высоцкий, Щербаков, Егоров, Круп – их давно бы уже преподавали в школе, как классиков. Воспитывали бы прекрасных детей – будущих достойных граждан. Но этого же нет… А порнухи – валом. И дальше – хуже. Вот о чём надо бы всем нам задуматься.