По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

Ясинский И. А.И. Урусов: (Из воспоминаний) // Ежемесячные сочинения. 1900. № 9. С. 47 – 56.

Barbey d'Aurevilly J. Appendice // Les Fleurs du Mal par Charles Baudelaiere précédé d'une notice par Théophile Gautier. P. 365 – 376.

Ourousof A. Etude sur les textes des «Fleurs du Mal». Commentaire et variantes // Le Tombeau de Charles Baudelaire. Paris, 1896. P. 6 – 37.

Ourousof A. Notes pour une iconographie du poète Charles Baudelaire // La Plume. 1896. 15 octobre. № 180. P. 634 – 641.

Susmann V., Sapozkov S. Friedrich Fiedler als Propagandist und Übersetzer der russischen Literatur // Identitätskonstruktionen in fiktionalen und nicht-fiktionalen Texten: Übersetzung und Rezeption. Frankfurt am Main, 2010. (Posener Beiträge zur Germanistik. Band 23.) S. 157 – 173.

Le Tombeau de Charles Baudelaire / Ouvrage publié avec la collaboration de Stéphane Mallarmé. Paris, 1896.

Wanner A. Baudelaire in Russia. Gainesville, 1996.

Архивы

РГАЛИ. Ф. 514. Оп. 1. № 38 (Дневник А.И. Урусова. Т. 1. 1858 – 1860).

РГАЛИ. Ф. 514. Оп. 1. № 43 (Записные книжки А.И. Урусова. 1881 – 1890).

РГБ. Ф. 311. Карт. 5. № 4 (Черновые наброски А.И. Урусова по вопросам критики и анализа художественных произведений).

РГБ. Ф. 311. Карт. 5. № 24 (Урусов А.И. Шарль Бодлер. Этюд).

РГБ. Ф. 311. Карт. 7. № 10 (Материалы А.И. Урусова по изучению жизни и творчества Г. Флобера).

РНБ. Ф. 124. № 4436 (Фонд П.Л. Вакселя. Переписка).

«Их Бодлер». Восприятие Бодлера в русской эмиграции первой волны: Берберова, Адамович, Поплавский

Дмитрий Токарев

Поэтический авторитет, которым пользовался Бодлер у русских поэтов эпохи Серебряного века, является хорошо известным фактом. Подтверждение тому – множество переводов из французского про́клятого поэта, а также немалое количество работ, посвященных его личности и творчеству, среди которых выделяется своим оригинальным подходом статья князя А.И. Урусова «Тайная архитектура “Цветов Зла”»[814]. Напротив, в кругах русской эмиграции, среди представителей которой были люди разных поколений и разных творческих ориентиров, в том числе и вышедшие из символизма и акмеизма, имя Бодлера воспринималось с известной сдержанностью. Конечно, надо принимать в расчет тот факт, что в силу естественного хода времени Бодлер из модного и актуального поэта стал уважаемым классиком, имя которого по праву шло первым в ряду французских поэтов второй половины XIX века (Бодлер, Верлен, Рембо, Малларме); образование самого этого ряда свидетельствовало о неизбежном перерождении еще недавно живого литературного пространства в схематизированное пространство учебника литературы, полное клише и общих мест.

Показательно в этом плане выступление Нины Берберовой на заседании Франко-русской студии в Париже (16 декабря 1930 г.)[815], посвященном символизму в России и во Франции. Берберова обозначила несколько тенденций внутри русского символизма: прежде всего это формальные поиски москвичей Валерия Брюсова и Константина Бальмонта, испытавших сильнейшее влияние Верлена, Бодлера, Малларме, а также Метерлинка; у петербуржцев, Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, напротив, интерес к содержанию перевешивал интерес к форме; к синтезу формы и содержания стремились поклонники Владимира Соловьева Андрей Белый и Блок; наконец, Вячеслав Иванов пришел к символизму своим путем, ориентируясь не на французов и не на Соловьева, а на античность. Таким образом, согласно Берберовой, французское влияние ощутимо только в той страте русского символизма, которая связана с именами Брюсова и Бальмонта. И поскольку эта страта критикуется русской писательницей за излишнюю любовь к звуковой стороне слова, ее критика имплицитно переходит и на тех, чье творчество было ориентиром для Брюсова, Бальмонта и их эпигонов. Поэты, которые, по убеждению Берберовой, составили славу русского символизма, – Блок, Белый, Иванов, Мережковский, Сологуб, Анненский – оказывались не подвержены этому, как выясняется, не слишком продуктивному французскому влиянию.